Юрий Соловьев - Воспоминания дипломата

2

   Зимой 1896 г. в Пекине начались предварительные переговоры об отправлении китайского чрезвычайного посольства в Москву на коронацию Николая II. Этому посольству придавалось большое значение, так; как китайское правительство выбором выдающегося сановника в чрезвычайные послы должно было подчеркнуть свою благодарность России за оказанную ею помощь при заключении Симоносекского мира и возвращение Китаю Ляодунского полуострова. Переговоры были весьма трудны и продолжительны. В конце концов графу Кассини удалось достигнуть большого успеха. Послом был назначен сам Ли Хунчжан, игравший, как известно, в то время главную роль в Пекине. Подобное назначение было весьма неприятно англичанам, но недавно назначенному послу сэру Клоду Мак-дональду (кстати сказать, весьма неопытному дипломату, бывшему офицеру, попавшему в Китай с губернаторского места в одной из африканских колоний) не удалось помешать этому назначению.

   Как полагается, Ли Хунчжан отправился в Россию с весьма многочисленной свитой. По китайскому обычаю, с ним везли и гроб на случай смерти для перевозки тела на родину. Перед отъездом ему был дан большой обед нашей миссией. Кассини, весьма неопытный оратор, произнося речь, сильно волновался. К тому же она была вызвана обстоятельствами, которые должны были сыграть большую роль в его карьере. Эту речь перевел на китайский язык первый драгоман П.С. Попов. Не могу не отметить, что наша старая школа китаеведов (к которой принадлежал и Попов) обращала большое внимание на китайскую письменность, но не занималась изучением китайского произношения. Поэтому наши драгоманы старшего поколения говорили по-китайски с таким русским акцентом, что китайцы их часто не понимали. Выслушав Попова, Ли Хунчжан протянул руку за бумажкой, по которой Попов читал свой перевод, доказывая тем самым, что слова Попова остались для него непонятными.

   Всем известны последствия для Китая и для России пребывания Ли Хунчжана в Москве: там был заключен секретный договор о Китайской Восточной железной дороге. Это было началом политики, приведшей постепенно к русско-японской войне, а еще раньше - к боксерскому восстанию в Китае, преддверию китайской революции. Подписавший Московский договор с русской стороны вместе с СЮ. Витте министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский ненадолго пережил свой блестящий успех - так по крайней мере рассматривался в то время этот договор; Лобанов скоропостижно умер в царском поезде через несколько дней после коронации при поездке Николая II в Киев.

   Русские успехи в Пекине после Московского договора продолжали неуклонно расти, и вместе с тем усиливалась вражда между Россией и Англией. Англия готовилась в то время к захвату Южной Африки, что привело к бурской войне, а потому до поры до времени, по крайней мере внешне, мирилась с создавшимся в Китае для нее невыгодным положением. В связи с этим и отношения русской миссии с английской становились все более натянутыми. Мне помнится негодование графа Кассини по поводу причины посещения миссии сэром Клодом Макдональдом на следующий день после коронации Николая II. Английский посол выразил не поздравление по случаю коронации, а соболезнование по поводу Ходынской катастрофы.

   Зато отношения наши с французской и бельгийской миссиями становились все теснее. Параллельно с получением нами концессии на постройку Китайской Восточной железной дороги Франция добилась железнодорожной концессии в Юньнане, а Бельгия подготовляла для себя получение концессии на постройку Пекин-Ханькоуской магистрали. Последняя линия, согласно строившимся тогда на основе франко-русского союза широким планам "мирного внедрения" в Китай, должна была связать будущую русскую железнодорожную сеть в Северном Китае с французской сетью в Южном. Эти планы стали приводиться в исполнение лишь в следующем году. 1896 год закончился для русской политики в Китае проведением в жизнь широко задуманного графом Витте плана - плана получения концессии на постройку Китайской Восточной железной дороги. Условием концессии было почти полное сохранение линии в русских руках, несмотря на прохождение ее по китайской территории.

   Граф Кассини принял в Пекине непосредственное участие в выполнении первой части русского плана - получении выхода к незамерзающему морю через китайскую территорию. Дождавшись в сентябре 1896 г. ратификации пекинским правительством Московского секретного договора, он уехал в отпуск через Монголию и Сибирь, оставив поверенным в делах в Пекине первого секретаря А.И. Павлова.

   В развернувшихся в 1897 - 1898 и-, событиях в Китае граф Кассини непосредственного участия больше не принимал, но был своего рода советником при преемнике князя Лобанова графе Муравьеве в Петербурге, а выполнение петербургских планов в Пекине выпало на долю Павлова.

   Граф Кассини вскоре был назначен первым русским послом в Вашингтон (как известно, после испано-американской войны миссии большинства великих держав в Вашингтоне были возведены в посольства). Затем Кассини был назначен послом в Мадрид и, наконец, в 1909 г. уволен в отставку, причем ему было выдано из царских средств 30 тысяч рублей на уплату долгов. В 1912 г. по пути в Мадрид я в последний раз виделся с Кассини, скромно жившим в одном из предместий Парижа, женившимся на гувернантке своей племянницы и почти совершенно ослепшим. Несмотря на физическую усталость и болезнь, Кассини оставался и тогда необыкновенно остроумным и блестящим собеседником. Он живо отзывался, хотя и поверхностно, на международные события и пересыпал свою речь яркими воспоминаниями о своей прежней деятельности. Последнее письмо, написанное, впрочем, не его рукой, я получил от него в 1916 г. В этом письме он спрашивал меня о подробностях смерти его преемника в Мадриде барона Будберга. В том, что он пережил своего преемника, старый дипломат нашел как бы некое удовлетворение. Увольнение послов в отставку являлось для них всегда трагедией. По остроумному французскому замечанию, "послы редко умирают и никогда не подают в отставку".

   По всем своим свойствам Кассини был своеобразным типом итальянского кондотьера. С Россией он ничего общего не имел, но, подобно целому ряду таких же, как он, иностранцев на русской службе, оказал русскому правительству немало услуг. Впрочем, Кассини и ему подобные в условиях бывшей ультракосмополитической европейской дипломатической службы могли бы с не меньшим успехом представлять любую страну. Нельзя, впрочем, не отметить, что при всей своей ловкости Кассини иногда пасовал перед англосаксонской деловой прямолинейностью и в особенности перед американской грубоватостью. Я никогда не забуду возмущения Кассини, когда драгоман американской миссии, будучи слегка навеселе, ласково похлопал Кассини по плечу, не желая считаться с выработанными годами дипломатическими обычаями посланника. Этим объяснялась и неохота, с которой Кассини говорил по-английски, хотя он и владел этим языком довольно хорошо. Принимая англичан или американцев, он обыкновенно обращался к кому-нибудь из нас с просьбой служить ему переводчиком. Мне пришлось однажды в качестве такового присутствовать при довольно курьезном разговоре. Два американских дельца, прослышав о получении нами концессии на Китайскую Восточную железную дорогу, просили Кассини передать русскому правительству их предложение переуступить им концессию за соответствующее количество миллионов долларов. Что касается английского языка, то Кассини упорно вел борьбу за сохранение среди пекинских дипломатов французского языка как дипломатического. На одном парадном обеде у китайцев после речи, произнесенной американским посланником, деканом дипломатического корпуса, по-английски, Кассини обратился через стол к Попову (кстати сказать, почти не владевшему английским языком) с просьбой перевести ему слова нашего декана. Примеру русского коллеги немедленно последовал французский посланник, обратившийся с такой же просьбой к сидевшему против него драгоману французской миссии. Вскоре после отъезда Кассини приехал вновь назначенный директор пекинского отделения Русско-Китайского банка Д.Д. Покотилов. Он совмещал с этой должностью положение агента Министерства финансов. С тех пор началась у нас двойная политика Министерства иностранных дел и Министерства финансов в Пекине в лице Павлова и Покотилова. Под знаком этого параллелизма и прошла последующая эпоха - начало постройки Китайской Восточной железной дороги и занятие нами Порт-Артура и Дальнего. Между прочим, первая телеграмма, полученная миссией в Пекине, об учреждении Русско-Китайского банка гласила: "Министерство финансов решило основать Русско-Китайский банк, имеющий носить, однако, частный характера В действительности как Русско-Китайский банк, так и общество Китайской Восточной железной дороги были образованы на тех же принципах, что и английская Южноафриканская компания известного Сесиля Родса. И в том, и в другом случае частным компаниям давались привилегии государственного характера, превращающие их в своего рода правительственные организации со многими внешними признаками суверенности. Для привлечения китайских симпатий флаги как Русско-Китайского банка, который был поднят впервые в Пекине, так и Китайской Восточной железной дороги состояли из сочетания русского трехцветного флага с китайским императорским (дракон на желтом поле) штандартом.