Г Владимов - Генерал и его армия

- Что ж, бывают у командующего и странности.

- Дурь наблюдается, одним словом?

- Ну, если вам угодно применить такой термин...

- Дурь - это хорошо, - перебил Светлооков. Он говорил: "храшо-о". Дурь, она способствует украшению генеральского звания. - Донской подумал, что этот афоризм, пожалуй, следует прихватить в свою коллекцию метких фраз. - Только что у него еще имеется, кроме дури?

- Знаете, не могу поддерживать в таком тоне...

- Брось! - сказал Светлооков, хлестнув себя прутиком по сапогу, отчего Донской слегка вздрогнул и выпрямился. - Еще раз говорю - брось. Ты же не попка, не чурка с глазами. И знаешь прекрасно, что и командармы вашим умом живут - штабистов, оперативников, адъютантов. Да, и адъютантов. Нет-нет, да подскажете ему чего-нибудь путное. Да еще внушите, что он это сам придумал, иначе же он из ваших рук не возьмет.

Майор Донской, по правде, не припомнил бы случая, когда бы он что-то подсказал генералу, но услышать это было лестно. И все же если не здравый смысл и его положение офицера для поручений, то по крайней мере хороший стиль требовал возразить.

-- И вы не делаете исключения для генерала Кобрисова?

Светлооков посмотрел на него с простодушным удивлением в голубых глазах.

- А почему это для него исключение? Имеются и погромче командармы. Ты присядь-ка, - он похлопал ладонью по стволу, на котором сидел, и Донской, к удивлению своему, подчинился. - Что у тебя за преклонение такое? Да в твоем возрасте, при твоих данных, другие бригадами командуют. А то и дивизиями.

- Умишком, значит, не вышел.

- Умишка тут много не требуется. А просто мямля ты. И тем, кто тебе мог бы помочь, сам руку не протянешь. Ты хорошо держишься, майор, скромно. Но нужно, чтоб от твоей скромности пар валил. И прямо Фотию в глаза. Тогда он тебя оценит. А может, и нет... Я-то вот - безусловно тебя оценил.

Сердце Донского ощутимо дрогнуло. Было приятно узнать, что за ним наблюдали пристально и так неназойливо, что он этого не замечал, и, однако ж, не замечая, совершенно естественно, произвел выгодное впечатление. Он понемногу оттаивал и проникался расположением к той силе, которую представлял новый Светлооков, к неожиданной ее проницательности, и вместе с тем испытывал некую почтительную робость перед ним самим, - которую, впрочем, все снобы испытывают перед людьми тайной службы.

- Вы сказали - "руку протянуть". Что это значит? Мы как будто и так делаем общее дело...

Светлооков опять хлестнул по сапогу - точно с досады.

- Все ты из себя непонятливого строишь. Ты же умный мужик.

- Предпочел бы все-таки, чтоб было четко сказано...

- Скажу. - Светлооков закрыл глаза, как бы в раздумье, и, широко открыв их, весело огляделся по сторонам. - Природа хороша тут, верно? Нам бы любоваться - может, последняя в жизни. А мы тут черт-те чем занимаемся, интригами... А ты вправду не знаешь, что он там решил насчет Мырятина? Брать его или обойти?

- Не знаю.

- Ни слова при тебе не говорил?

- Не говорил.

- Верю. И вообще знай - мы тебе верим. Ну, если скажет что про Мырятин - я про это должен знать. Сразу. Буквально через час.

Донской выпрямил стан и сделал строгое лицо. Ему показалось, что он уступает слишком рано - и оставленная позиция уже почти невозвратима.

- Вы понимаете, что вы мне предлагаете?

- Я-то понимаю, - сказал Светлооков, - ты пойми. Мы Кобрисова терпим, все же у него заслуги имеются. Может, я тут кой-чего зря про него, надо быть объективным. Он и заместителем командующего фронтом был, и он же армию формировал, это нельзя не учитывать. Но боимся, дров он наломает. Надо за ним послеживать неусыпно. Понимаешь? Предупреждать нежелательные решения. Ватутин не всегда знает, что у Фотия на уме, куда его завтра занесет. Он одно говорит, а делает другое. Он этим славится. Тут одна тонкость имеется... не знаю, известно тебе или нет. Он же из этих... ну, репрессированных.

Донской, со строгим лицом, важно кивнул.

- Знаю, - сказал он. Хотя услышал впервые. Однако он и не врал, в нем явственно прозвучало: "Ах, вот оно что!", словно бы подтвердились его догадки и все наконец стало на свои места. - Но ему же как будто простили?

- А чего там прощать было? Ни за что попал. Да я не в том смысле, что ему не доверяют. Кто б его тогда на армию поставил? Но он-то себя обиженным считает, ему реванш нужен, реванш! Беда с этими репрессированными. Уже сказали ему: "Ошиблись, ступай домой", - нет, он вокруг себя сто раз перевернется, чтоб всем доказать, кто он и что. Почему он на Предславль и нацелился: Мырятин - это шестерка, это его не устроит, а там - туз козырный, как минимум две звезды - и на погон, и на грудь. А вдуматься - это же карьеризм чистый, надо же прежде всего о людях думать, о потерях. Одной дури и желания непомерного мало, еще талант нужен. И учет сил. Силами одной армии Предславль же не взять. Значит, надо координироваться с соседями. А он все хочет единолично. Не получится это - одному банк сорвать!.. Моя бы власть, я б таким командования не доверял. С кем один раз ошиблись - тот для нас уже пропащий. Но - где-то повыше нас думали. И вот приходится нам возиться. Поэтому и прошу тебя - помоги нам. Давай уж вместе как-нибудь...

- Как я понимаю, - сказал Донской, сочтя уместным сделать шажок к оставленной позиции, - одних ваших сил недостаточно?

Светлооков покосился на него с насмешливым одобрением.

- Ну, не управимся без тебя. Это хочешь услышать? Молодец, майор, научился цену себе набивать. Донской обошел эту похвалу, не подобрав ее.

- Могу я знать, кто такие "мы"? Это ваш "Смерш" или что-то другое?

- Одного "Смерша" мало тебе?

- Я только уточняю.

- А стоит ли уточнять? Чем дальше в лес - дорожка назад труднее.

Легко читаемую угрозу Донской пропустил; предприятие уже захватывало его, и голова кружилась не от страха - от возникающих перспектив.

- Бутылка вскрыта, - сказал он игриво, - надо пить вино.

- Это пожалста, - сказал Светлооков добродушно. - Хозяин - барин. "Мы" кто, хотел знать? Штаб фронта, ежели угодно. Некоторые представители Ставки. Такие, брат, инстанции, что вся твоя биография может круто перемениться. - И тут же быстро нахмурился. - Теперь понимаешь, что разговор у нас смертельно секретный? Вот про этот лесок ни одна собака знать не должна. Ни шофер Фотия, ни ординарец чтоб не почуяли. У них, ты это учти, носы по ветру стоят.

Он передвинул на колени планшетку, и у Донского заныло под ложечкой от предчувствия, что ему сейчас будет предложено дать подписку и вряд ли он сумеет выкрутиться элегантно, не осердив Светлоокова отказом.

Донской кашлянул и сказал пересыхающим ртом:

- Понимаю, все сказанное оглашению не подлежит. Меня об этом даже предупреждать не надо.