Фаина Раневская - Я – выкидыш Станиславского

Военная чехарда в Крыму закончилась в ноябре 1920 года с окончательным приходом Красной армии. Раневская продолжала играть в Первом Советском театре. Кроме Кавалини и Шарлотты она сыграла там Сашу в «Живом трупе», сваху в «Женитьбе», Глафиру Фирсовну в «Последней жертве», Галчиху в «Без вины виноватых», Манефу в «На всякого мудреца довольно простоты», Машу Заречную в «Чайке», Войницкую в «Дяде Ване», Зюзюшку в «Иванове», Ольгу и Наташу в «Трех сестрах», сумасшедшую барыню в «Грозе», Пошлепкину в «Ревизоре», Настю в пьесе «На дне»…

Это была великолепная актерская школа, школа настоящего мастерства, школа искренняя и всеобъемлющая.

Раневская оказалась способной ученицей. Она вживалась в роль до предела и старалась прочувствовать каждое слово из тех, что ей предстояло произнести. Так, в толстовском «Живом трупе» она должна была играть Сашу. Раневскую очень смущало то место, где ее героиня говорит Феде Протасову: «Я восхищаюсь перед тобой». Это самое «перед тобой» просто застревало на языке актрисы. И лишь спустя полвека, вспоминая это, Фаина Георгиевна поняла, что светская барышня во времена Льва Толстого не могла выразиться иначе. «Я восхищаюсь тобой» — звучало бы тривиально и столь же тривиально смотрелось бы в тексте толстовского произведения.

Бывали, конечно, и конфузы, не без этого, но они были незначительными. «Белую лисицу, ставшую грязной, я самостоятельно выкрасила чернилами, — вспоминала Фаина Георгиевна. — Высушив, решила украсить ею туалет, набросив лису на шею. Платье на мне было розовое, с претензией на элегантность. Когда я начала кокетливо беседовать с партнером в комедии «Глухонемой» (партнером моим был актер Ечменев), он, увидев черную шею, чуть не потерял сознание. Лисица на мне непрестанно линяла. Публика веселилась при виде моей черной шеи, а с премьершей театра, сидевшей в ложе, бывшим моим педагогом, случилось нечто вроде истерики… (это была П.Л. Вульф)».

Раневская так высказывалась о таланте: «Горький говорил: «Талант — это вера в себя», а по-моему, талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности».

Глава четвертая

ГОНИМА ВЕЧНОЮ НУЖДОЮ

Столько нежных, странных лиц в толпе…

— Я провинциальная актриса. Где я только не служила! Только в городе Вездесранске не служила!.. — говорила Фаина Георгиевна, вспоминая свои скитания по стране…

Дочь Павлы Леонтьевны Ирина экстерном закончила в Крыму гимназию с золотой медалью.

Из Крыма неразлучная четверка поехала в Казань. Местный театр пригласил их на зимний сезон 1923/24 года.

Голод кончился. Большевики отступили от своих железных принципов, провозгласив на десятом съезде своей партии новую экономическую политику, сокращенно — НЭП.

Мгновенно возродилась эксплуатация человека человеком с целью извлечения прибавочной стоимости.

Впрочем, все были довольны — и эксплуататоры, и эксплуатируемые.

Люди вспомнили, что одежда бывает повседневной и парадной.

Яичница перестала быть праздничным блюдом.

Появилось столько еды, что некоторые даже завели кошек, а самые отчаянные — собак.

Вот что вспоминал о тех временах, совпавших с его детством, Аркадий Райкин: «Помню, когда объявили нэп, то буквально в течение суток витрины магазинов заполнились разнообразными товарами. Мы ходили от витрины к витрине, любовались этим изобилием, не веря своим глазам, ведь мы уже привыкли довольствоваться одной затирухой. Особенно поразили меня шоколад, торты, пирожные, глыбы шоколада».

Старая добрая жизнь стала понемногу возвращаться.

Казалось — это невозможно.

Казалось — это навсегда.

Председатель Совета народных комиссаров Владимир Ульянов, более известный под псевдонимом «Ленин», откровенно заявлял: «Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому», но никто не хотел ему верить.

Истерзанная страна жила надеждой. Надеждой на лучшее будущее.

Очень нужны были деньги. Казань, конечно, провинция, но заработать там можно, и вроде бы даже неплохо.

Ирина Вульф поступила на юридический факультет Казанского университета (того самого, где успел немного поучиться большевистский вождь Владимир Ульянов), а весной 1924 года, окончив первый курс, отбыла в Москву — поступать в театральную школу-студию МХАТа, к самому Станиславскому.

Конкурс был велик, но она поступила.

В сравнении с московской жизнью, о которой рассказывали газеты, театральные журналы и письма Ирины, на фоне множества новых спектаклей в столичных театрах, обилия актерских имен, как знакомых, так и незнакомых, жизнь в Казани казалась унылой, а начавшаяся холодная зима — бесконечной.

Легкие на подъем, Павла Леонтьевна, Фаина Георгиевна и Тата в конце 1924 года втроем уехали в Москву, не закончив театрального сезона в Казани.

В этот приезд в Москву Раневской посчастливилось познакомиться с Василием Ивановичем Качаловым, ярчайшей звездой столичной сцены, ведущим актером МХАТа.

Фаина Георгиевна Раневская была тогда молодой провинциальной актрисой, которой судьба подарила Москву и пору буйного расцвета театров. В то время она последовательно перенесла помешательство на театрах Мейерхольда, Таирова, Михоэлса, Вахтангова, причем из всех театров на особом месте у нее стоял МХАТ, чьи спектакли она смотрела запоем — по несколько раз.

Причиной тому стало одно непредвиденное и непреодолимое обстоятельство: Раневская влюбилась в замечательного актера Василия Ивановича Качалова, влюбилась не на радость, а на тяжкую муку себе, поскольку в красавца Качалова влюблены были все поголовно, причем не одни только женщины.

Однажды Фаина Георгиевна расхрабрилась и написала предмету своего обожания письмо: «Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже актриса — начинающая. Приехала в Москву с единственной целью попасть в театр, когда Вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет и не будет».

Письмо писалось трудно, Раневская сочиняла его несколько дней и ночей. Наконец она отослала свое послание, крик души своей, и с замиранием стала ждать ответа, который, к счастью, пришел очень скоро.

«Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору Ф.Н. Мехальскому, у которого на Ваше имя будут два билета. Ваш В. Качалов», — писал кумир.

С того момента и до конца жизни этого, по выражению Фаины Георгиевны, «изумительного артиста и неповторимой прелести человека» длилась их дружба, которой Раневская очень гордилась.