Леонид Гроссман - Достоевский

Любовь к жизни была сильной чертой личности Достоевского, обеспечившей ему яркость и мощь его бессмертных созданий. Уже под старость, в 1871 году, он писал:

«Несмотря на все утраты, я люблю жизнь горячо, люблю жизнь для жизни и, серьезно, все еще собираюсь начать мою жизнь. Мне скоро пятьдесят лет, а я все еще никак не могу распознать: оканчиваю ли я мою жизнь или только лишь ее начинаю. Вот главная черта моего характера, может быть и деятельности».

Но наряду с этой ценной чертой творческой натуры сказывалась и привязанность страстного человека к «минутным благам» жизни, требовавшим подчас значительных материальных средств и обращавшим писателя к напряженной борьбе за них.

«Вы едва почувствовали на плечах эполеты, — упрекает его опекун их семьи П. А. Карепин, — как довольно часто в письмах своих упоминали два слова: наследство и свои долги…»

Вскоре расчеты осложняются. В 1844 году петербургский чиновник инженерного департамента получает командировку в одну из дальних крепостей — Оренбург или Севастополь. Такая поездка требовала значительных затрат и отняла бы несколько месяцев, прервав и начатую литературную работу. Достоевский решается отдаться всецело своему творческому призванию и подает в отставку.

Он не скрывает в своем деловом письме опекуну: ему нужны средства для новой дороги в жизнь — для широкой писательской деятельности, единственной, для которой он считает себя созданным.

Но московская родня не сочувствовала сомнительной карьере сочинителя. Карепин продолжает отстаивать достоинства «царского жалования» и даже иронизировать в своих письмах к юному родственнику над его поклонением Шекспиру. Федор Михайлович обзывает своего опекуна Фальстафом, Чичиковым и Фамусовым, провозглашая при этом непоколебимую верность своему высшему призванию:

Изучать жизнь людей — моя первая и цель и забава!

Опека уступает настояниям непреклонного художника и высылает ему 500 рублей серебром.

19 октябре 1844 года Достоевский по прошению уволен от службы, а 17 ноября исключен из списков петербургской инженерной команды. Это важная дата в его жизненной летописи. С этого момента он вольный литератор, принадлежащий исключительно своему писательскому призванию. Ему исполнилось двадцать три года. Он полон новых замыслов и неомраченных надежд. Только что появился в печати его первый труд — перевод «Евгении Гранде». «Чудо! чудо! перевод бесподобный», — сообщает он брату.

Вышедший из романтизма Бальзак в своем шедевре реалистического искусства выражал непоколебимую преданность методу углубленного раскрытия духовной жизни героев при широкой разработке большой общественной идеи — гибельной власти золота над судьбами людей.

Как художник, Достоевский рос и вызревал за этой работой.

Перевод «Евгении Гранде» оказался для него подлинной школой, практическим семинарием по искусству романа. Это малоизвестное дебютное создание Достоевского свидетельствует о том, что новичок в литературе уже смело и уверенно овладел материалами слова, дающими ему право вступить на большое писательское поприще.

Так почувствовал и сам Достоевский. Закончив перевод и сдав свою рукопись в редакцию «Репертуара и пантеона», он ощутил себя готовым для самостоятельного творчества. Французская повесть, казалось, во многом перевоспитала его и как бы довершила его формацию художника. Гоголь открыл ему трагизм повседневного. Белинский указывал целый путь в современность. Бальзак раскрывал потрясающую правду жизни, изображая человеческие характеры в их неотрывной связи с социальной борьбой эпохи — разгул хищнических инстинктов и недосягаемую красоту одинокой женской души, преодолевающей безграничностью своего чувства весь ужас этого преступного царства. В этом была своя романтика, но уже глубоко реалистическая.

В январе 1844 года он пережил внутреннее событие, которое назвал видением на Неве. Это было осознание будущего мира своих драм и образов. Он нашел, наконец, своих героев. Он прозрел в новую художественную форму, отвечающую его идеям. Теперь он мог творить.

«И замерещилась мне тогда другая история — в каких-то темных углах, какое-то титулярное сердце, честное и чистое, а вместе с ним какая-то девочка, оскорбленная и грустная, и глубоко разорвала мне сердце вся их история».

Это уже в одной фразе почти вся тематика и весь стиль Достоевского до катастрофы. Мелкий канцелярист — это ведущий персонаж натуральной школы, восходящей к петербургским повестям Гоголя. Но сердце честное и чистое в этой титулярной груди, но надрывная грусть оскорбленной девочки — это уже внутренний мир человека, как определит романтизм Белинский, выделяя в этом движении прежде всего «сокровенную жизнь» человеческой личности.

Весною 1845 года Достоевский заканчивает свой первый роман в объеме «Eugenie Grandet» и на нем сосредоточивает теперь все свои планы и ожидания.

На титульном листе своей рукописи он надписывает заглавие: Бедные люди. Это как бы девиз и программа всей его будущей деятельности.

В 1843 году в статье «Континентальные дела» Энгельс отмечал «полную революцию» в европейской литературе последних лет: «Место королей и принцев, которые прежде являлись героями, начинает занимать бедняк, отверженный класс, чья жизнь и судьба, нужда и страдания составляют содержание романов… Это новое направление таких писателей, как Жорж Санд, Эжен Сю и Диккенс, является, несомненно, знамением времени» {К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. I, стр. 542.}.

Такими авторами, как мы видели, уже зачитывался Достоевский, и такая смена героев происходит и в его замыслах.

Высокий интерес представляет борьба сменяющихся стилей в первой повести Достоевского, где неофит реалистического письма не в силах окончательно порвать со своей ранней романтической манерой, утверждая в литературе глубокий, новаторский метод, который и получит в его позднейших романах всемирное признание.

Время требовало будничного, прозаического, примелькавшегося типа. «Самый любимый герой наш теперь — не поэт, не импровизатор, не художник, но чиновник или, пожалуй, откупщик, ростовщик, вообще приобретатель», — писал как раз в 1845 году критик «Финского вестника».

Начинающий Достоевский посчитался с такими требованиями дня и поставил в центр своих ранних произведений современных деятелей: чиновников, откупщиков, накопителей, крепостников, даже петербургских сводниц.

Но юный автор все же не смог расстаться со своими любимейшими образами: с поэтом, импровизатором и художником, с «всевозможными Наполеонами» (по термину Белинского). Отсюда его мечтатели, поклонники Пушкина — излюбленные герои предшествующего поколения. Они нужны Достоевскому для раскрытия и выражения его заветнейших творческих устремлений, неудержимо рвущихся сквозь принятую им систему натуральной школы. Они уверенно выступают на первый план и заслоняют своими гордыми обликами всю эту чиновничью мелюзгу и нравственные отбросы столичного центра. Волна романтизма бьет ключом из физиологических очерков молодого Достоевского.