Георг Конрат - Немецкие диверсанты. Спецоперации на Восточном фронте. 1941–1942

Мы отсалютовали друг другу, и, повернувшись, он ушел. Я подумал, насколько мягок и человечен он только что был со мной. Что ему мешало вести себя так раньше?

Я решил сходить за Вилли. Я точно знал, где находится его комната, но нашел его вместе с остальными, так же, как я, свободно гуляющими. Увидев меня, он подбежал, и, впервые за эти годы, мы обменялись рукопожатиями. Мы молча смотрели друг на друга с изумлением и смущенно улыбались, а потом одновременно заговорили. Как же здорово было снова чувствовать себя свободными людьми, общаться с кем угодно, ходить где захочется и с кем, а самое главное, быть свободным в своих действиях. Теперь окружавшие наш лагерь предупреждающие знаки с надписями «Самовольно покинувшие территорию будут расстреливаться без предупреждения» не производили такого устрашающего впечатления, как раньше.

– Ты слышал последние новости? – спросил Вилли. – Мне обещали звание старшего лейтенанта 115-го подразделения.

И хотя речь шла о немецком подразделении, мы говорили на русском языке. Я сказал, что и мне говорили то же самое. Он посмотрел на меня и засмеялся:

– Получается, это касается каждого из нас?

Мне пришлось согласиться с ним, но мы решили пойти и спросить у других ребят, что обещали им.

Мальчишки болтали, не в силах остановиться, и кругом стоял такой гул, будто граммофон играет на полной громкости.

Мне с Вилли пришлось кричать, чтобы привлечь внимание кого-нибудь, но наши голоса заглушил смех и еще более громкие вопли. Наконец нам удалось оттащить в сторону одного мальчика по имени Хорст, с которым Вилли познакомился еще в Зонтхофене, и спросили, кем он числится в табели о рангах.

– Оперуполномоченный, – ответил он перед тем, как присоединиться к толпе.

Нам стало понятно, что не всем присвоено звание старшего лейтенанта. Каждый сам по себе, мы осознали, что на нас пал выбор и мы должны стать лидерами Пятой колонны. Я подумал, что, наверное, на меня обратили внимание, потому что я вынес их испытания. Я не осмелился спросить Вилли, через что прошел он, но, глядя на его лицо, мог наверняка сказать, что это уже не тот мальчик из Пруссии, с которым я познакомился в поезде. Он стал заметно старше, и ему можно было дать больше двадцати лет. Я знал, что то же самое можно было сказать, глядя на меня.

И только когда я сказал ему сдержанно: «Вилли, ты ничуть не изменился с нашей первой встречи», он с горечью произнес: «Зато я чувствую себя на сто лет старше». И я прекрасно понял, что он имеет в виду.

– Вилли, я хочу спросить тебя, хотя так же, как и я, ты можешь не знать этого.

– О чем? – поинтересовался он, серьезно глядя мне в глаза.

– Ну, что случалось с теми, чьи стулья оставались стоять пустыми? Они не сдали экзамены? Потом их места заняли другие, но куда же они сами делись?

– Ты хочешь сказать, что не знаешь этого? – спросил Вилли. – Я много раз думал об этом. Но я знаю, что произошло с ними, и поэтому я еще здесь.

– Ну же, не испытывай мое терпение, скажи мне, – умолял я его.

– Тех, кто не сдали экзамены еще в Зонтхофене, прямо оттуда отправили в армию. А тех, кто не сдал экзамены здесь, в Штаблоке, вынесли ногами вперед.

– Что ты такое говоришь, Вилли?

– Послушай, это же просто как дважды два. Повезло тем, кого отправили в армию, потому что это было только начало, а отправлять отсюда было слишком рискованно, они уже слишком много знали к тому времени. Это простая процедура. Им делали укол, и они мирно засыпали, даже не зная, что уже никогда больше не проснутся. Понимаешь? – продолжал Вилли. – Их родителям посылали телеграмму, в которой говорилось, что их сын героически погиб. Вот и все. Я каждый день смотрел на твой стол, не зная, будешь ли ты сидеть за ним в следующий раз.

– Вилли, не думай, что я такой дурак. Я догадывался, когда валялся с высунутым языком на бетонном полу и когда совсем недавно меня избивали до полусмерти, что со мной произойдет что-то неприятное, если я сдамся. Я решил лучше умереть, чем просить о пощаде.

Вилли похлопал меня по плечу и сказал:

– Зато теперь мы с тобой вывернем Россию наизнанку.

Только через несколько дней мы вновь увидели своих учителей. Я думаю, они ездили в какой-нибудь другой лагерь, другую школу, где обучали других, которые должны были прийти на наше место. Нас снова переодели в немецкую форму и собрали в зале, где начальник нашей школы произнес речь:

– Господа, вы стоите передо мной, и каждому из вас присвоено звание, с которым вы выйдете из Академии. Многие из вас добились здесь фантастических, невероятных успехов, и я горжусь тем, что являюсь начальником этой школы. А теперь я должен сообщить вам самое главное. Адмирал Канарис едет сюда, чтобы поздравить вас лично. А я держу в руке телеграмму, полученную от фюрера: «Желаю всем успехов в будущем. За вами я и вся Германия. Адольф Гитлер».

Теперь, когда все закончилось, было легко и я гордился собой, на какой-то момент мне даже показалось, что, возможно, игра стоила свеч. Первый раз в тот вечер нам позволили посмотреть кино. Мы вели себя так, будто нам было не по восемнадцать, а по восемь лет. Мы кричали, толкали друг друга, чтобы протиснуться в зал дальше других. Попав в зал, мы с Вилли услышали музыку. Нам не хотелось садиться на пол, хотя так было лучше видно, и, оглянувшись, мы заметили два свободных места во втором ряду. Как только мы сели, Вилли нагнулся и прошептал мне на ухо:

– Я надеюсь, это фильм Тома Микса.

Но мне было все равно. Того факта, что мы смотрим кино, было достаточно.

Свет погас, тихо зазвучала музыка, и на экране появилась карта, вся исчерченная множеством красных стрелок. Это была карта Европы, с выделенной Польшей. Голос за кадром рассказывал о расположении немецких войск. Затем карта исчезла и на экране появилась настоящая армия, двигающаяся через страну. Вздох удивления прокатился по залу, но фильм продолжился с рассказом о том, где встретятся немецкая и русская армии, а потом с ними пересечется литовская, вне пределов своей столицы, которая уже оккупирована немецкими войсками.

Из всего увиденного меня ничто особенно не удивило. Польша делила Пруссию на Западную и Восточную, коридор между ними тянулся к Балтийскому морю. Переговоры, чтобы вернуть Германии небольшую территорию, не принесли результатов, и я знал, что рано или поздно войска поведут против Польши. Картинка сменилась, и мы увидели немецких солдат, марширующих по Франции и входящих в Париж. Я понял, что Франция полностью захвачена, французы и англичане побеждены и война здесь уже закончилась.

Вилли толкнул меня локтем в бок.

– Что ты думаешь обо всем этом? – шепнул он. – Пока мы здесь, в этой тюрьме, сидели, как животные в клетках, война шла вовсю. Она уже успела закончиться, пока нас тут муштровали и наказывали неизвестно за что. Теперь, дорогие мальчики, вы свободны и можете отправляться домой, выкинув из своей жизни эти три года.