Дети-эмигранты. Живые голоса первой русской волны эмиграции 1918-1924 - Коллектив авторов
«Здесь в Сербии мы потеряли нашего дорогого папу. Не вынес он всего. Раньше он держался только боязнью за нас – теперь же, когда мы попали в тихую Сербию, – он покинул нас».
Обе говорят об одном. Первая – лишь намекая, а вторая – уже вполне раскрывая намечающееся утверждение первой. Они заключают глубокую и замечательную в устах детей мысль о жизни, которая поддерживается лишь сознанием еще не выполненного долга, и о смерти, приходящей по его выполнении.
Описания бегства
«Мы решили бежать. Грязь, идет дождь, холод, усталые, голодные, но нужно бежать: большевики по пятам гонятся за нами, не успеешь отдохнуть и высохнуть, как опять бежать. В одной деревне нам предсказал один дурак, что от большевиков разве только в колодезь спрячешься, и верно».
«Колеса ломались, слышались орудийные выстрелы. Мы все ехали вперед и вперед. Когда мы проезжали Симферополь – это было ночью, – нам представилась страшная картина. Горят дома, там где-то стонут, вот разграбленный магазин – здесь хозяйничали зеленые, – вот на уличном фонаре висит повешенный, а мы все едем и едем… впереди непроглядная темнота».
«Едем мы уже целый день, на дворе мороз. Это было в ноябре месяце. Приезжаем мы в какую-то деревушку; там все были больны тифом и черной оспой. Пришли мы в одну хату, а там одна только девочка. Мы спросили, где же ее родные, она нам ответила, что их только что похоронили. Ну, мы у нее и остались. Проспали мы у нее ночь и проснулись очень рано, а сзади за нами гонятся большевики; орудия гремят, бомбы разрываются. Вот уже наконец все стихло, и поехали мы снова быстрее: справа была высокая гора, а слева был глубокий обрыв. Едем мы, едем, вдруг слышим какой-то крик и грохот. Потом мы узнали, что в этот обрыв свалились три телеги. Я страшно боялась, что свалятся и наш дрожки. Ехали мы так целый месяц, и приехали мы в Польшу. В Польше мы сидели три месяца в плену; кормили нас там одним хлебом и селедками; потом папа нашел у себя какой-то паспорт, и по этому паспорту мы выбрались из плена. На границе нам перерыли все вещи и даже у моего брата взяли игрушечный револьвер. Жила я в Сербии целый год не учась. Папа не знал, куда бы меня определить, и, наконец, определил меня в русскую очень хорошую гимназию».
Во всех трех рассказах, особенно в первом и третьем, прекрасно передано, временами в тонах сказок на эту тему, ощущение погони.
Спасение от смерти
«Толпа в несколько человек направилась к сараю, в котором спрятался отец. Мое сердце усиленно забилось, в голове зашумело, и я почувствовал, что почва уходит из-под моих ног. Я упал на землю и, закрыв уши, лежал вниз лицом, чтобы не видеть, не слыхать того, что они будут делать с отцом. Прошло несколько тягостных минут. Ни криков, ни выстрелов. Я подошел. (Обыскивающие) вышли из сарая и пошли дальше искать по двору. Слава Тебе Господи, слава Тебе, прошептал я слова молитвы. Отец был спасен».
«В то время [37] на юге была масса шаек под названием “повстанцев”. Они делали налеты с целью грабежей и еврейских погромов. Свидетельницей одного из таких погромов была и я… С утра в городе было очень тревожно… Во всех домах шли приготовления (к спасению себя и своего имущества). Уже с обеда были слышны орудийные выстрелы, а потом мелкой дробью затрещали пулеметы, все ближе и ближе; стали слышаться стоны и крики, рев голосов. Скоро эта бойня охватила наш квартал… Врывались… Вытаскивали за одежду и волосы, грабили, издевались… убивали. Пули летали по всем направлениям, то и дело попадая и в убиваемых, и в убийц… В это время к нам в дом, рыдая, вбежала одна из моих одноклассниц евреек, она что-то бормотала, что, я не могла разобрать. Но моя мать все поняла. Мы были русские, и нам не грозила опасность. Нельзя же оставить погибать бедную девочку за то, что она еврейка. Быстро закрыла мама дверь моей комнаты и стала утешать ее. В это время по коридору раздались грубые шаги, заставившие маму выбежать к ним навстречу. “А нет тут у вас жидовки, давайте поищем?” – спросил главарь, и он хотел войти в мою комнату, но мама быстро загородила ему дверь, стала ему что-то говорить, что, я не слышала, я только видела лицо Розы. Этого лица я никогда не забуду. Весь ужас смерти выразился на ее лице, казалось, вот-вот она сойдет с ума, и, стыня от сознания, что у меня на глазах произойдет что-то ужасное, я бросилась на колени и начала горячо молиться. В это время маме удалось уговорить их, что у нас жидов нет, и они ушли. Но у меня на всю жизнь останется в мозгу вид человека, которого должны сейчас убить и он уже совсем перестал жить».
«Не помню, в каком году это было, но помню хорошо, что летом, когда мы все сидели и обедали, вдруг дверь открылась, и появился мужчина, весь бледный как глина, и слышим только одно слово от него – “спасите”; мы, конечно, все испугались, но поняли, в чем дело: оказалось, что он был офицер, и за ним гнались, и он забежал потому, что мы жили на одной улице. Бабушка, покойница, сейчас взяла и посадила его в печь и наложила дров, как будто хочет затопить, и вдруг появились в дверях эти несчастные гадины, чего стоит один их вид! Они перерыли всю квартиру, но их Господь не допустил до кухни, и они прошли мимо и даже ногой не стали в кухню».
Во всем предыдущем изложении, давая групповые характеристики авторов воспоминаний, говоря о языке сочинений и иллюстрируя свои утверждения цитатами подлинных выражений авторов, неизбежно попутно вскрывалось и само содержание воспоминаний. И тем не менее все же необходимо специально остановиться на содержании сочинений, как бы, казалось, ясно оно ни встало уже из предыдущего. Не исчерпав этой темы до конца, мы не в силах будем уяснить себе ни поведения детей в прошлом, ни особенно настроения юношей и девушек в настоящем. Задача эта, с одной стороны, очень проста, а с другой – и очень сложна. Мы уже говорили, что «воспоминания» в главной их массе представляют собой рассказ, осложненный суждениями и откликами
