Нина Соротокина - Фавориты Екатерины Великой

А вот о Петре: «Беспредельная страсть к военной службе не оставляла его всю жизнь; любимое занятие состояло в экзерциции, и чтобы доставить ему удовольствие, не раздражая российских полков, ему предоставили несчастных голштинских солдат, которых он был государем. Его наружность, от природы смешная, делалась таковою ещё более в искажённом прусском наряде; штиблеты стягивал он всегда столь крепко, что не мог сгибать колени и принуждён был садиться и ходить с вытянутыми ногами. Большая, необыкновенной фигуры шляпа прикрывала малое и злобное лицо». Таков образ человека, объявившего войну русской гвардии.

Пытаясь дать оценку трагической гибели Петра III, историки в один голос говорят, что главным врагом его был он сам. Это совершенная истина. Пётр не любил Россию, он был голштинцем с головы до ног: «В шуму праздников и даже в самом коротком обхождении с русскими он явно обнаруживал к ним своё презрение беспрестанными насмешками. Чудное соединение справедливости и закоренелого зла, величия и глупости видимо было при дворе его». Особая голштинская армия. Дашкова про неё говорила: «Сволочи, состоящие из сыновей немецких сапожников», — смотрела на русских гвардейцев свысока.

Семилетняя война шла к концу, и Россия её явно выиграла. 24 апреля 1762 года Пётр заключил мир с Фридрихом II. Отказавшись ото всех завоёванных русской армией земель, отказавшись даже от Восточной Пруссии, которую Фридрих сам предлагал, Пётр заключил с ним союз, дабы воссоединиться с прусскими войсками и воевать с Австрией, нашим извечным союзником. Пётр боготворил Фридриха II. Однажды во время парадного обеда он, как перед иконой, встал на колени перед его портретом. По примеру пруссаков он решил укрепить дисциплину в русской армии, и потому шла бесконечная муштра. Он решил, что неплохо бы и высоким сановникам вспомнить азы военной культуры, а потому люди самого высокого ранга должны были облачаться в прусские мундиры и под командой офицеров маршировать на плацу. Самой высокой целью Петра было встретиться с Фридрихом II. Ещё во время войны Пётр принял чин полковника его армии. «Мой любезный брат, — говорил он, — вместе мы завоюем весь мир». Рюльер: «Все опасались, чтобы герой, имеющий такую власть над исступлённым своим почитателем, не потребовал от него при первом случае новой армии из сотни тысяч русских, и целая Европа, внимательно наблюдая сие происшествие, опасалась революции».

Русская армия негодовала, и не только офицеры, среди солдат тоже было «брожение, которое могло дать повод к возмущению». Иностранные послы в своих отчётах были единодушны — грубое и безрассудное поведение государя всех шокировало. Церковь не могла ему простить закон о секуляризации и открыто его осуждала. Кто-то пустил слух, что священникам, по примеру Запада, скоро будут брить бороды, а то и вовсе заставят принять лютеранство. И наконец, Пётр объявил, что будет воевать с Данией, чтобы вернуть Голштинии отнятый когда-то Шлезвиг. Армия должна была готовиться к войне.

В письме Понятовскому от 2 августа 1762 года Екатерина пишет: «Уже шесть месяцев, как замышлялось моё восшествие на престол». Это что значит? Как только Пётр был объявлен императором, окружение Екатерины начало стараться отнять у него корону? Кто были эти люди, примерно известно: Разумовский Кирилл Григорьевич, Панин Никита Иванович — это светская власть, гвардию представляли братья Орловы, Пассек, список можно продлить. Всех участников переворота можно вычислить по огромным подаркам, которые они получили после переворота. Подробности этих фантастических планов, как, где и кем они обговаривались, какие сроки намечали, неизвестны. Многие историки сходятся во мнении, что всё произошло случайно, как бы само собой, и все сходятся во мнении, что зародышем заговора, его ядром, стала любовь Екатерины и Григория Орлова. Екатерина сама пишет: «Узел секрета находился в руках троих братьев Орловых».

Далее в письме Понятовскому она пишет: «Пётр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всём шёл напролом; он хотел сломить гвардию, он вёл её в поход для этого; он заменил бы её голштинскими войсками, которые должны были оставаться в городе. Он хотел переменить веру, жениться на Елизавете Воронцовой, а меня заключить в тюрьму. В день празднования мира, сказав мне публично оскорбительные вещи за столом, он приказал вечером арестовать меня. Мой дядя, принц Георг, заставил отменить этот приказ.

С этого дня я стала прислушиваться к предложениям, которые мне делались со времени смерти императора».

Все шесть месяцев правления Петра положение Екатерины было не только трудным, но и унизительным. Пётр словно забыл, что у него есть жена. Он позаботился, чтобы в Манифесте о восшествии его на трон о Екатерине и Павле не было сказано ни слова, хотя, по обычаю, в тексте присяги приближённые и министры клянутся в верности его императорскому величеству, его супруге, а также наследнику и наследнице, если таковая имеется. Появилась новая формулировка: быть верным «по высочайшей его (императора) воле избираемым и назначаемым наследником». Значит, Павел уже не наследник? И что ждёт Екатерину при таком поведении супруга?

Французский посол Бретейль доносит в Париж: «Император удвоил своё внимание к девице Воронцовой. Императрица в ужасном состоянии, к ней относятся с презрением. Она нетерпеливо сносит обращение с ней императора и высокомерие девицы Воронцовой. Не могу даже себе представить, чтобы Екатерина, смелость и отвага которой мне хорошо известны, не прибегла ли рано или поздно к какой-нибудь крайней мере. Я знаю друзей, которые стараются успокоить её, но которые решатся на всё, если она потребует».

Екатерина была сильным и умным человеком. К трудностям ей было не привыкать. Она понимала, что сейчас, как никогда, важно общественное мнение. Муж безумствовал, а она жила затворницей, молилась истово, общалась с представителями церкви. Те жаловались на притеснения, она им глубоко сочувствовала. Дружила с юной и восторженной Екатериной Дашковой. И тайная любовь была, до которой теперь никому не было дела. 22 апреля 1762 года у неё родился сын, Алексей Григорьевич Бобринский. О нём со временем поговорим подробнее.

«День празднования мира», о котором пишет Екатерина Понятовскому, состоялся 9 июня по случаю обмена грамотами о мире между Россией и Пруссией. Праздновали три дня. В первый день был дан праздничный обед на четыреста кувертов. Присутствовали все иностранные послы. Император предложил три тоста: за здоровье императорской фамилии, за здоровье прусского короля и в честь заключения мира. Первый тост по этикету произносила императрица, что она и сделала — сидя. К ней подошёл Гудович (фаворит Петра) и, разумеется, по поручению хозяина спросил, почему их величество не встали, произнося тост. Екатерина ответила, что, поскольку императорская фамилия состоит из императора, её самой и их сына, она сочла это необязательным.