Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина
Во время вечерней службы он пел, как обычно, на клиросе и увидел у регента хора какую-то книгу. «Кто дал тебе ее?» – «Игумен». Не была ли эта книга из домашней библиотеки боярина Кирилла, одной из тех, что принес на Маковец Сергий или даже сам Стефан? Тогда понятно, что дало ему первый повод для недовольства. И другой повод, уже для настоящего гнева: внезапно вспыхнувшая обида на брата. «Кто здесь игумен? Не я ли прежде был на этом месте?!» Он еще долго не мог успокоиться: криком изливал досаду на Сергия, на новые монастырские порядки, а на деле – на собственную судьбу, раз за разом сокрушавшую все его благие устремления.
Сергий, находясь в алтаре, всё слышал, но ни словом не укорил брата. После службы, так же ничего никому не сказав, он незаметно покинул Маковец. Ушел на речку Махру, к Стефану Махрищскому, а затем далее, на Киржач, где принялся обустраивать новый монастырек. Кое-кто из троицкой братии, прознавшей об этом, потянулся к Сергию, на новое место. Что происходило в это время в Троице, кого избрали временным настоятелем, неизвестно. Возможно, стал игуменствовать Стефан, добившийся своего. А может, он отказался возглавить иноков, чувствуя раскаяние.
Через несколько лет Сергий вернулся на Маковец по требованию митрополита Алексия, обещавшего, что удалит из обители всех его противников. Иноки встретили игумена с радостью. Состоялось примирение двух братьев. Мы лишь не знаем где – остался ли Стефан в Троице или на время ушел из обители. Во всяком случае, много лет спустя, около 1370 года, видим его здесь же служащим литургию вместе с Сергием и сыном Федором, уже принявшим сан. Это была та самая служба, во время которой два троицких монаха видели ангела, незримо для других шедшего между Сергием и Стефаном.
А далее старший брат Сергия насовсем исчезает из его Жития. Можно лишь догадываться, что он тихо и невидно для мира доживал свои годы в монастыре. Не было ли его покаяние после той вспышки честолюбия и гнева настолько сильным, что Стефан предпочел вовсе уйти в тень, в непрестанную молитву, в мысли об иной чести, не от мира сего, но от Бога, достигаемой теми, кто не помышляет о славе земной? И словно в награду за смирение, все былые надежды его исполнились в сыне Федоре. Тот стал основателем и игуменом Симоновского монастыря в Москве, знаменитого в веках, а затем духовником великого князя Дмитрия Донского, другом митрополита Киприана и в конце концов – архиепископом Ростова. Почти в точности повторив взлет отца и избежав его падений, святитель Федор Ростовский намного превзошел своего родителя и более прославлен потомками.
Стефан умер в глубокой старости. Он пережил Сергия, а возможно, и сына, скончавшегося в 1394 году. Епифаний Премудрый в Житии Сергия сообщил, что свои записи о радонежском игумене он начал делать после его смерти в 1392 году. И в числе старцев, которых он расспрашивал о жизни святого, упомянул Стефана. Правда, Епифаний не сказал, где именно с ним беседовал – в Троице или в каком-то из московских монастырей. Неизвестно и где его могила.
После кончины Стефана память о нем сохранялась – и, надо думать, не только как о брате Сергия, но и как о праведнике, достойном почитания. Прошло, должно быть, несколько десятилетий, и Стефан сделался местночтимым радонежско-московским святым. С XVI века его имя вошло в святцы. В рукописном иллюстрированном Житии Сергия конца того столетия Стефан изображен с нимбом преподобного. В наше время его имя включено в Соборы радонежских и московских святых.
ПРОСЛАВЛЕНИЕ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО И КЛЮЧ К «ТРОИЦЕ» АНДРЕЯ РУБЛЕВА
Считается, что окончательная канонизация Сергия Радонежского произошла на церковном соборе конца 1440-х годов. Этому предшествовали этапы предварительного прославления: написание Жития в 1410-е годы, обретение мощей в 1422 году, складывание культа Сергия как местночтимого московского святого. Это кажется странным: один из величайших русских святых полвека оставался в статусе как бы «полунепризнанного» Церковью. Виной тому, как это нередко бывает при канонизациях, «человеческий фактор», война мнений, политические обстоятельства. Так было с прославлением и Серафима Саровского, и Царственных страстотерпцев, и многих иных святых. Но, наверное, редко случается так, что в процессе постепенного прославления подвижника рождаются высочайшие творения искусства. Имя Сергия Радонежского связано сразу с несколькими шедеврами древнерусской культуры…
В декабре 1408 года Троицкий Сергиев монастырь был стерт с лица земли во время нашествия на Русь татар темника Едигея. Сожженный дотла, он оставался пуст около двух-трех лет. Иноки, заранее предупрежденные самим Сергием, разбрелись кто куда, спасая самое ценное – вещественную память о святом старце: его облачения, келейные и монастырские иконы и т. п.
Возрождение монастыря на пепелище было трудным, долгим: голод после ордынского разорения Руси, скудость во всем, нехватка рабочих рук. Всюду на московских землях запустение, страх и малолюдство. Но игумен Никон крепко запомнил слова Сергия, бесплотно явившегося в его келье незадолго до прихода татар: «Не скорби, чадо, не смущайся: искушение будет непродолжительно, и обитель не запустеет, а распространится еще более».
Вместе с решимостью восстановить обитель лучше прежнего в Никоне зрел замысел прославления Сергия во святых. 20 лет после смерти подвижника – достаточный срок. Оснований более чем хватало. Явление старца в монастыре осенью 1408 года было не первым, да и не последним. Совершались посмертные чудеса на могиле Сергия, по молитвам к нему. Вероятно, и сожжение монастыря Никон воспринял как знамение и прямое указание к действию. Место погребения святого было оголено, стоявшая над ним деревянная церковь уничтожена. Уже тогда преемник Сергия задумался об обретении мощей старца и возведении каменного Троицкого храма – достойного памятника радонежскому начальнику. Идею Никона должна была поддержать вся успевшая собраться на Маковце монастырская братия.
Надо было лишь дождаться прибытия в Москву из Константинополя нового митрополита всея Руси: прежний, Киприан, умер еще в 1406 году. Да найти немалые средства на строительство каменной церкви. В этом могли помочь князья, сыновья Дмитрия Донского: московский Василий, звенигородский Юрий и другие. Житие Сергия должен был написать монах-книжник Епифаний Премудрый: он уже много лет собирал сведения об умершем старце.
Но с приездом митрополита-грека Фотия в Москву в 1410 году дело приняло неожиданный оборот. Русь устрашила Фотия своим неустройством, «казнями Божьими», сыпавшимися на нее как из рога изобилия: татары, эпидемии, пожары, неурожаи, голод. Первое время митрополит не мог найти общего языка с московским князем Василием. Столичные бояре, которых Фотий обвинил в расхищении церковной казны, старались рассорить князя с владыкой. К тому же митрополит погрузился в скорбное уныние после того, как чуть не попал в плен во время внезапного татарского набега на Владимир, где находилась резиденция церковных владык Руси.
Словом, добиться от Фотия согласия на прославление неведомого ему русского монаха не удалось. Русь оказалась у Фотия под подозрением, и вместе с ней – ее монашество. Неласковый прием, к примеру, встретил тогда у митрополита преподобный Павел Обнорский. А сомнения по поводу святости русских подвижников митрополиты-греки выражали всегда, с тех самых пор как Русь крестилась и стала «обзаводиться» собственными святыми. Косвенное свидетельство отказа Фотия прославить Сергия и тогда, и позднее – эпизод Жития с обретением мощей в 1422 году. Фигура митрополита в этом нерядовом для Русской Церкви событии отсутствует (впрочем, этому могут быть и другие объяснения).
Вероятно, не дождался Никон и денег на возведение каменной церкви. После разгрома 1408 года князья вынуждены были возобновить уплату дани Орде, на иное русского серебра пока не хватало. После нескольких лет запустения на церковном месте монастыря пришлось вновь ставить деревянный храм. Его освящение состоялось в день памяти Сергия 25 сентября 1412 (по другой версии, 1411-го) года. Но это событие Никон и его единомышленники обставили так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в святости Сергия.
Главными действующими лицами подготовки прославления Сергия стали, помимо Никона, Епифаний Премудрый и монах-иконописец Андрей Рублев.
После литургии и освящения храма Епифаний прочитал перед всеми, кто собрался в монастыре на торжество, свое «Слово похвальное
