Александр Бушков - Иван Грозный. Кровавый поэт

Итак, беглое знакомство с историей Англии и Франции нас убеждает: и речи быть не может о какой-то «цивилизации», «культуре» и «строгой законности», якобы позволяющей означенным странам взирать свысока на «варварскую Россию». Германии это тоже касается: как гласит фраза из пошлого анекдота, «И эти люди запрещают мне ковырять в носу!?»

Быть может, в других европейских державах дела обстояли более благолепно?

Увы, увы… Все то же самое – законы существуют главным образом на бумаге, и повсюду, куда ни глянь, самым беззастенчивым образом правит бал высшая аристократия, как ее ни именуй: лорды, герцоги, маркграфы… Для них ни один закон не писан. А тамошние короли зверствуют почище Грозного: в одной Швеции за считанные дни снесли головы чуть ли не сотне епископов и знатных дворян.

А вот вам Дания, 1564 г. Правящие в южной части страны шлезвиг-гольштейнские герцоги на протяжении более чем тридцати лет приращивают свои владения за счет… королевских. Протащили какие-то хитрые юридические крючкотворства, которые им это позволяют, и регулярно делят меж собой королевские имения. А заодно три герцога объединенными усилиями захватили небольшую крестьянскую республику Дитмаршен (помнит кто-нибудь такую?) и поделили ее меж собой…

Италия? Она состоит из пятнадцати относительно крупных феодальных владений и превеликого множества мелких, вроде городов-республик. Но жизнь подчинена тем же принципам: крупные феодалы творят, что хотят, только щепки летят. Даже суды в Италии раздельные: для благородных дворян одни, для прочих сословий – другие.

Кое-где такая система сохранится до девятнадцатого столетия…

Польша, быть может? Не смешите меня, я вас душевно умоляю! Нашли оазис свободы…

Свободы там и в самом деле хватает – но исключительно для узкой кучки панов магнатов. Вот уж эти действительно могут все, что хотят. С вольностями дворянскими здесь обстоит даже покруче, чем во всей остальной Европе: по крайней мере нигде больше дворянство не имеет законного, в бумагах написанного и печатью удостоверенного права на мятеж против короля – а вот польское шляхетство такое право имеет. И всецело им пользуется при необходимости, а то и просто так, когда подурить захотелось. Короли еще пока что не выбираются, но они поставлены в такое положение, что им и в голову не придет хоть на миллиметр ущемить обширнейшие шляхетские привилегии (и что меня больше всего удивляет, так это то, что на протяжении всей своей буйной истории польские дворяне ни одного короля не убили – учитывая, сколько своих монархов прикончили британцы…).

Вот для примера несколько характерных высказываний. Лев Сапега, один из богатейших магнатов: «Я не считал бы себя настоящим Сапегой, если бы не чувствовал охоты к борьбе с королем».

Когда чуточку позже, уже во времена выборных королей, превратившихся в сущих марионеток, здравомыслящие люди подняли в сейме вопрос, а не вернуться ли к наследственной королевской власти, посыпались столь же примечательные изречения. Некий шляхтич Сухоржевский (даже не из магнатов!): «Не убоюсь признаться вам: не хочу существования Польши, не хочу имени поляка, если мне быть невольником короля». Епископ Коссаковский: «Врагом отчизны следует считать того, кто дерзнет предлагать наследственность престола».

Между прочим, именно эта дурь и привела в конце концов к тому, что Польша исчезла с географической карты, как пятно от варенья с клеенки, – но это уже другая история…

В общем, повсюду, по всей Европе буйная магнатская вольница, именовавшаяся по-разному, но являвшая собою однотипное национальное бедствие, стремилась к максимальной независимости и максимальным привилегиям. А поскольку сильное, централизованное, строго управлявшееся государство автоматически привело бы к потере этой публикой значительной части привилегий, магнаты против него боролись яростно и ожесточенно, при любом удобном случае. Разумеется, не стоит представлять дело так, будто они четко формулировали идею: «Братва, мы должны бороться с сильным централизованным государством!» Тогда и слов-то таких не знали… Однако чутьем, инстинктом, утробой господа магнаты ощущали, что должны бороться против всего того, что ведет к установлению твердой власти. А поскольку олицетворением такой власти был в первую очередь король, то, естественно, в первую очередь выступали против короля, особенно если он был решителен и умен и всерьез собирался приструнить знать – или, по крайней мере, достаточно умен, чтобы не мешать министрам, стремившимся к тому самому. Как, например, Людовик XIII, который, хотя и не знал нынешних политологических терминов, тем же нутром чуял, насколько полезен для державы кардинал Ришелье, – и не давал ему отставки, как ни нажимала магнатская клика…

Ну а теперь следует перейти к нашему многострадальному Отечеству, которое к моменту рождения Ивана Васильевича еще не звалось Московским царством, именуясь Великим княжеством Московским – но уже представляло собой единое государство, где не осталось былых удельных, полностью независимых княжеств. Да и Новгород с Псковом (сепаратистские гнезда, чего уж там) уже были присоединены прочно…

Глава вторая. Не поспешать!

Итак, мы с вами, любезный читатель, в начале XVI столетия – аккурат в то время, когда по Москве поползли слухи, что государь всея Руси, великий князь Василий Иоаннович занедужил…

Поскольку одна из главных тем нашего повествования – магнаты, то их мы в первую очередь и поищем.

Русские магнаты именуются на данном историческом отрезке бояре. Выше них только небо, честное слово. Не вдаваясь в очень уж академические тонкости и чуточку упрощая (ровно столько, чтобы все соответствовало исторической правде), докладываю: боярское сословие разделялось на две категории. В первую входили знатнейшие роды Московского княжества – самые богатые, самые влиятельные. Во вторую – потомки бывших удельных, независимых князей. И те, и другие звались Рюриковичами и Гедиминовичами, поскольку были потомками «звезд первой величины», князей Рюрика и Гедимина. Впрочем, была еще третья категория, менее многочисленная: вполне обрусевшие люди, имеющие в своей родословной происхождение от кого-то из Чингизидов. Что, между прочим, считалось еще более почетным и престижным, нежели числиться Рюриковичем или Гедиминовичем – поскольку согласно политическим реалиям того времени Великое княжество было всего-навсего одним из бывших улусов не так давно распавшейся Золотой Орды, и Чингизиды пользовались большим почтением.