Михаил Марголис - "АукцЫон": Книга учёта жизни

«Попсовым Рогожин в те годы не был, — анализирует Гаркундель, — но от нас, питерских „гопников, наркоманов, алкашей" (как считала советская пресса и обыватели), конечно, отличался». «В нашем коллективе Сергей на первых порах немного особняком держался. Культурненький был, правильный, не пил», — дополняет рогожинский образ Леня. Тем не менее ассимилировался в «Ы» новый фронтмен быстро.

— Слишком серьезно к тому, что делал «АукцЫон», я не относился, — признается Рогожин. — Но решил-таки вписаться в группу, как в творческий эксперимент. В подобной атмосфере я никогда прежде не находился, и такой опыт меня манил. Прикольно, что позже кто-то из «аукцыонщиков» мне рассказал, как в моем присутствии они стеснялись ругаться матом…

Перебравшаяся вскоре к Сергею в Питер супруга с большим интересом выслушала новости о радикальных творческих изысканиях мужа, и, по словам Рогожина, «шока у нее не случилось». Однако в тусовку она не влилась. «Там у нас были все эти жуткие барышни с начесами, — вспоминает Сергей, — а мы со Светланой до этого в театре работали…»

В сущности, Рогожин и остался в театре, только далеком от академизма, оседлости, чьей-либо жесткой режиссуры и «вертикали власти».

— В «АукцЫоне» никто не пытался переделывать, переламывать меня под стиль группы, — подчеркивает Рогожин. — Напротив, думали о том, как меня, такого, каков я есть, вписать в общую картинку. И так происходило в этой команде с каждым, благодаря чему, я считаю, тот «золотой» состав «Ы» имел охренительный успех. Абсолютно разные люди фантасмагорическим образом вписывались в единое шоу…

Лекала питерского рок-клуба вот-вот должны были затрещать под натиском столь иррациональной «аукцыоновской» силы. Она не искала направлений и не нуждалась в них. Можно было лишь наблюдать за ее действиями со стороны или присоединяться к ней, как к цыганскому табору.

— В сущности, мы сразу дистанцировались от рок-клубовской среды, — развивает Леня тему независимости «Ы». — Помимо музыкантов в наш круг входила куча людей: художники, дизайнеры, панки… Это была внушительная компания более чем из двадцати человек. В рок-клубе к нам относились настороженно, поскольку мы казались другими и при этом никак от руководителей клуба не зависели. Нам по большому счету ничего от них не требовалось. Никого из них мы, что называется, не добивались, хотя и понимали, что приятнее играть в больших залах, нежели просто на танцах, а такую возможность предоставлял именно рок-клуб.

Но «АукцЫон» сам по себе обрел большую популярность. Мы собирали залы, поскольку не просто пели песни, а делали хиты, неординарные даже по меркам рок-клуба. У нас был абсолютно шизоидный художник Миллер, какие-то самые модные, безумные парикмахеры и стилисты, создававшие нам экстравагантные прически, неожиданные костюмы… Некоторые из них добывались на «Ленфильме», где у Гаркуши в костюмерной работала тетя. Мы стали тем, что сегодня назвали бы «арт-проектом». А все наши художественные издевательства проистекали из чистого веселья. Скажем, нас с Димкой забавляли Гаркушины вирши, и кучу песен мы придумывали примерно так же, как «Волчицу», — брали смешную фразу Олега и от нее строили целую тему.

— Как музыкант и человек с неплохим, надеюсь, вкусом, я смог оценить великолепие и нестандартность федоровского мелодизма, — говорит Рогожин. — Я такого раньше не пел. Мне стало по кайфу, тем более что над всем, происходившем в «АукцЫоне», витал здоровый стеб, оптимизм и эгоизм молодости. Это когда долго не задумываешься над тем, что делаешь, но получается все легко, играючи. Мне казалось, что и другие ребята в группе слишком серьезно то, чем занимались, не воспринимали. Они и к жизни-то своей не очень серьезно относились. Во всем у них присутствовал некоторый пофигизм. И никакой идеологии у «Ы» не было. Самым политизированным и диссидентствующим в этой компании, по-моему, являлся Кирилл Миллер.

— Интересы Рогожина в то время во многом совпадали с нашими, — вспоминает Озерский. — Его склонность к театру и пению в «АукцЫоне» находила широкое применение. Пока мы увлеченно создавали шоу-программы, Сергей пребывал в близкой ему стихии. Он выходил на сцену в пиджаке с эполетами, вокруг него плясал Гаркуша и индийская барышня со свечами, отжимались культуристы…

— Да, смотрелись первые представления «АукцЫона» феерично, — восторгается Рогожин. — Один участник группы весь концерт находится в каком-то эпилептическом припадке, другой с видом разорившегося графа что-то красиво выпевает в центре сцены, третий смахивает на Иванушку-дурачка в костюме, расписанном под березовую кору. Это Миллер для Лени придумал такой наряд…

— Из всех «аукцыонщиков» только Гаркуша был уже вполне сформированным образом, — объясняет Миллер. — Его трудно, да и бессмысленно было переделывать. А остальных членов группы я хотел одеть согласно своему видению сути «АукцЫона» и учитывая то, что компания эта достаточно разношерстная, и по характерам людей, и по их мировосприятию.

Вот Рогожин, например, был открыт для экспериментов, с ним можно было договариваться. Но именно он олицетворял этакую звезду, красавца, что противоречило всей «аукцыоновской» атмосфере. Я решил, что в контекст «Ы» его надо вписать в навязчивом образе а-ля Элвис Пресли. Так появился его тренч с эполетами и специфической росписью, изначально являвшийся пиджаком от обыкновенного черного костюма.

Вообще, кардинально переодевать «аукцыонщиков», предлагать им какие-то совсем странные по фасону прикиды было не так легко. Определенная мера традиционности в их внешнем виде должна была сохраняться, и мне оставалось только всячески расписывать их наряды, то есть в самом традиционном костюме отыскивать нелогичные решения. Я добивался того, чтобы у «АукцЫона» на сцене не появлялось ни единого «пустого» персонажа, чтобы все они выглядели по-своему колоритно.

Очень тяжело приходилось с Витей Бондариком. Он такой комплексатик, сам по себе. Поэтому сначала смотрел, что говорят и делают остальные «аукцыонщики», и лишь потом соглашался сделать «как все». Помню, его первый наряд я создавал очень аккуратно, без всякого панка. Просто весь Витькин костюм разукрасил жестким утверждением «2x2 = 3». То есть человек принципиально придерживается заведомо неправильной формулы, что служило достаточно выразительным знаком в той «аукцыоновской» концепции. Мол, не все так однозначно в этом мире.

«Ну, ты, Лермонтов!»

Мы знали, что станем популярными, потому что были в десять раз драйвовее, чем «Кино» или «Зоопарк».

«Все, конечно, я не помню, но реакция публики была ураганной. Гримерка ломилась от фанов, друзей, каких-то журналистов, вина, травы, девчонок и черт знает чего. Мы вернулись в гримерку с сияющими фэйсами, совсем не уставшие и пьяные от удовольствия. У нас было полно энергии, и мы хотели (и сделали это) выплеснуть ее, утереть нос некоторым рокерам, которые возомнили себя чуть ли не Джаггерами, Элвисами и т. д.», — так смачно по прошествии многих лет Гаркундель в своих мемуарах высказался о том самом, прорывном, блицкриговом рок-клубовском сейшене «Ы» осени 1985 года, проходившем под незатейливой вывеской «Представляем молодых» и ознаменовавшем начало победоносного вторжения «АукцЫона» в российскую рок-элиту.