Первый космонавт - Сергей Александрович Борзенко
На земле Дмитрий Павлович спросил Юрия:
— Хочешь полетать на ЯКе?
Как можно не согласиться! Мартьянов советует: гляди на землю, ориентируйся по ней, определяй высоту полета. Юрий быстро освоился с обстановкой. Деревья и кусты казались низкими, вровень с травой; ломтями ржаного хлеба чернели вспаханные поля; видны грейдерные дороги; отчетливо вырисовывалась каждая тропинка, стада коров и пастух, поднявший голову к небу. ЯК прошел по кругу, Мартьянов повел машину в зону и стал показывать фигуры высшего пилотажа.
Когда приземлились, инструктор пытливо поглядел на курсанта.
— Завтра опять слетаем?
— Я готов летать хоть круглые сутки, — вырвалось у Гагарина.
Через несколько дней в техникуме защищали дипломы. Государственная экзаменационная комиссия присвоила Юрию Гагарину квалификацию техника-литейщика. Трудный жизненный рубеж взят. Можно идти на производство, можно продолжать учение. Товарищи разъезжались: кто в Магнитогорск, кто в Донбасс, кто на Дальний Восток, и каждый звал с собой. Но Юрий не мог бросить полюбившееся дело. И когда в аэроклубе сказали, что на днях курсанты отправятся в лагерь, он поехал туда.
В лагерях рядом с аэродромом на выгоревшей траве были разбиты палатки, будто паруса, похлопывающие под ветром. Ежедневно полеты. Летали на ЯК-18 — маневренных, легких в управлении самолетах.
Наступил июль. Дни стояли знойные, вечера душные. Как-то Дмитрий Павлович не сел, как обычно, с Гагариным в машину, а стоя на земле, сказал:
— Пойдешь один. По кругу…
Юрий вырулил самолет на линию старта, дал газ, поднял хвост машины, и она плавно оторвалась от земли. Его охватило трудно передаваемое чувство небывалого восторга.
Молодой учлет провел машину по кругу над аэродромом, рассчитал посадку и приземлил самолет у посадочного знака. Сел точно, в ограничители. Настроение бодрое. Вся душа поет. Зарулил, вылез из кабины, доложил: задание выполнено.
— Молодец, — похвалил инструктор.
На следующий день товарищи принесли «Зарю молодежи* — газету саратовских комсомольцев. В номере несколько строк о полете Гагарина, названы его имя и фамилия, помещена фотография: он в кабине самолета, подняв руку, просит разрешения на взлет. Первая похвала в печати много значит для человека. Он послал газету домой. Анна Тимофеевна в ответном письме написала: «Мы гордимся, сынок. Но смотри не зазнавайся…»
Полеты становились все более интересными. Мартьянов посылал курсантов в пилотажные зоны и на маршруты. Незаметно подкралась тихая осень. Через аэродром потянулась серебристая паутина бабьего лета, в палатках по ночам замерзала вода. Подошла пора выпускных экзаменов. Юрий Гагарин получил оценки: самолет ЯК-18 — «отлично», мотор— «отлично», самолетовождение— «отлично», аэродинамика — «отлично»; общая оценка выпускной комиссии — также «отлично»!
Некоторые курсанты аэроклуба ушли в гражданскую авиацию. А Юрий мечтал стать летчиком-истребителем. Не давали покоя воспоминания о пилотах, виденных во время войны в Клушине. Хотелось быть защитником Родины.
Гагарину дали направление в Оренбургское авиационное училище. Его провожал Мартьянов. Ожидая, пока отправится поезд, юноша ходил с инструктором по перрону, шуршащему гравием, и говорил о будущем. Дмитрий Павлович предсказывал, что с каждым годом авиация будет совершенствоваться, самолеты станут летать дальше, быстрее, выше…
— Будущее принадлежит вашему поколению, — сказал он на прощание, крепко пожимая руку, — вы еще полетаете на таких машинах, которые нам и не снились… Крылья-то растут от летания…
Гагарин рассказывал складно. Он хорошо владел искусством словесной живописи. Стоя у края дороги на ржаном поле, мы видели люберецкий литейный цех, саратовский техникум, будто затканный ромашками, маленький клубный аэродром.
Дома его ждали гости, и надо было возвращаться, но Гагарин не торопился. Он знал, что не скоро вернется сюда, и все никак не мог оторвать глаз от тонкого очертания села с деревянными резными избами.
Обратный путь лежал вдоль глубокого глинистого оврага. Космонавт вел машину, не снижая скорости.
— Осторожней.
— От смерти не посторонишься, — улыбнулся Гагарин и через минуту добавил: —Умереть сегодня — страшно, а когда-нибудь — ничего.
Вернулись в праздничный Гжатск. Увидев сына, Анна Тимофеевна обрадовалась, сказала:
— День долог, а век короток. — Она смотрела на своего Юру любящим и грустным взглядом.
К вечеру наползли набухшие влагой тучи, небо прожгла ветвистая молния. Юрий выбрался из-за стола, скинул ботинки и к великой радости мальчишек, собравшихся на улице, босиком, в одной рубахе кинулся под налетевший душистый ливень.
Вернувшись на мокрое крыльцо, затараторил:
— Хорошо бы поиграть в горелки… Хорошо бы в ночное… Хорошо бы снова на речку Гжать, порыбалить в грозу…
В полночь удалось поговорить о деле. Разговор шел об издании записок «Дорога в космос» отдельной книгой.
К великому сожалению, записки делались скороговоркой, по-газетному быстро, в номер. И хотя Гагарин ни разу не пожаловался, мы видели, как он сокрушался, ощущая наш ежедневный репортерский натиск и торопливость.
С той же неугомонной быстротой готовилась и книга. Мы утешали требовательного к себе автора — когда все то, что сейчас нельзя, станет можно писать, сядем вместе за стол, допишем упущенное, недосказанное, расшифруем условное, снимем сделанное наспех, хорошенько отредактируем каждую страницу и получим то, чего ждет взыскательный читатель.
Юрий Гагарин любил писать. За несколько дней до своей гибели он подписал в печать рукопись «Психология и космос», которую создал совместно с кандидатом медицинских наук Владимиром Ивановичем Лебедевым. В начале июня 1968 года книга вышла в издательстве «Молодая гвардия».
Журналисты, знавшие его, не раз говорили: не будь Юрий Алексеевич летчиком и космонавтом, он стал бы писателем.
— Откуда это у вас?
Он улыбался:
— Мама знает превеликое множество песен, сказок, поверий, примет, поговорок. Слова-то в них какие, хоть нанизывай на нитку и делай из них монисто.
В Гжатске мы убедились в правоте космонавта. Анна Тимофеевна Гагарина — одна из самых замечательных русских женщин, и найдется писатель, который изобразит ее во весь рост, нарисует ее обаятельный портрет.
Придерживаясь во всем точности и достоверности, Юрий Алексеевич, начитавшись очерков о себе, просил:.
— Не спутывайте правду с вымыслом, избегайте беллетризировать биографию, не сочиняйте диалоги. Чем проще, тем лучше.
Спросили его о речи, произнесенной на космодроме перед стартом, опубликованной в апреле 1961 года во всех газетах.
— Все тогда было слишком торжественно и вызывало странное чувство, будто говорил не я, а кто-то другой, а я стоял и слушал и думал, что будь я на месте того человека, то сказал бы то же самое.
Завечерело. Но крестьянская горница, освещенная улыбкой Гагарина, сияла как чертог.
Мать зажгла электричество. Долгий, прекрасный день кончился безвозвратно.
Ночевали мы в старом бревенчатом доме Гагариных.
