На фронте в огне - Николай Дмитриевич Кондратьев
По приказу комбрига Васильева все 14 орудий вступили в контрбатарейную борьбу и подавили вражеские пушки. И сразу же комбриг ввел в бой единственный резервный Особый коммунистический отряд. Большевики Пскова штыками пробились к вокзалу. А в это время к реке Великой прорвались первый батальон 49-го Гдовского полка и два эскадрона братьев Новиковых.
Немецкие части оставили горящий город. Потеряв поддержку своих союзников, белогвардейские полки отступили на окраину Пскова. Отступление прикрывал полк Булак-Балаховича.
Фабрициус и Васильев въехали на станцию. Кони вздрагивали от редких орудийных выстрелов. Серое низкое небо приподняли высокие языки пламени. В ярком свете пожарища Фабрициус увидел над вершиной горы Гремячей туго натянутый ветром красный флаг и радостно воскликнул:
— Наш сорок девятый подал добрый знак всему участку. Молодцы гдовцы!
Пахло дымом и порохом. Надрывно, разнобойно во всех соборах звонили колокола. К комбригу подскакал связной. Запыленный, потемневший от копоти красноармеец подал записку. В ней всего четыре слова: «Срочно прошу подкрепления. Травинский».
Комбриг молча протянул записку комиссару. Тот прочел, покачал головой, озабоченно сказал:
— Передайте командиру: резервов нет и пока не будет. Приказ надо выполнить своими силами.
— Выбились из сил, комиссар, — признался связной Травинского. — Зацепились, окаянные, за деревню Кресты. Режут из пулеметов.
— Повторяю: подкрепления дать не можем. Скажите так: в резерве штык и честное имя. И больше ничего!
Связной ускакал.
— Худая это деревня, товарищ военный комиссар, — не выдержал молоденький ординарец Фабрициуса, сирота, прибившийся к бригаде в одной из здешних деревень, Вася Петров. — Кругом болотины да бредняк. Вот только со стороны Торошинского большака чистая поляна…
— Постой-ка! Торошинское шоссе — вот выход. — И, повернувшись к Васильеву, комиссар попросил: — Михаил Николаевич, надо прекратить атаки. У меня есть интересные соображения. Зайдем в помещение…
Васильев послал связных к Травинскому и Блинову с приказом приостановить наступление до особого распоряжения и прошел к Фабрициусу. Комиссар сидел за столом и старательно рисовал на карте длинную красную стрелу. Она летела вдоль Торошинского шоссе и врезалась в Кресты. Весело посматривая на комбрига, Фабрициус изложил свой план:
— Днем мы били по Булак-Балаховичу растопыренными пальцами, а вечером ударим огневым кулаком. Пулеметы поставим на грузовики. Все орудия подтянем на шоссе. Трофейных боеприпасов у нас предостаточно. Обрушим ливень огня! И как можно больше шума. Пусть думают, что мы бросили на них по крайней мере дивизион броневиков…
— А где мы возьмем пулеметчиков и артиллеристов? — спросил Васильев. — В резерве никого нет…
Комиссар, наверное, предвидел этот вопрос. Он не задумываясь предложил:
— Я сяду за пулемет головной машины, вы возглавите вторую, начальник штаба — третью. А номерными поставим писарей и связных.
Начальник штаба нашел нужным заметить, что грузовик все-таки не бронемашина, весьма рискованно, но комбриг поддержал Фабрициуса:
— Если мы не возьмем Кресты — потеряем город. Противник соберет силы и опрокинет нас…
7
…В назначенный час Фабрициус выпустил в сторону Крестов три алые ракеты. Они фырча врезались в небо и рассыпались багровыми угольками. Шоферы завели моторы, и по сосновой роще, по густому ивняку покатился гулкий будоражащий рокот. Яростно рявкнули орудия. Зажигательный снаряд угодил в стог соломы, и длинные языки огня взметнулись и опалили низкую черную тучу.
Три минуты бушевало пламя артиллерийского обстрела. И вот Фабрициус услышал сильный голос военкома Гдовского полка Петра Смородина:
— За Советскую власть! Вперед! Ура!
Высоко поднялось, покатилось перекатами вдоль шоссе торопящее и торжествующее «Ура!».
Фабрициус ударил кулаком по кабине, и грузовая машина, грохоча листовым железом, помчалась по шоссе. Комиссар повел огонь короткими очередями по траншеям на окраине деревни. И в шуме боя неожиданно услышал цокот многих подков и понял: лихая конница батьки Булак-Балаховича не выдержала, удирает…
Машина проскочила деревню Кресты и врезалась в толпу бегущих пехотинцев. Фабрициус пожалел, что взял мало лент. Когда горячий пулемет откинул последние патроны, комиссар трижды постучал в крышу кабины. Машина остановилась. Фабрициус приказал шоферу:
— В город. В больницу.
Ехали медленно. Подбирали раненых. Фабрициус подбадривал стонущих:
— Потерпите немножко. На живом все заживет…
Больница оказалась переполненной. Фабрициус разыскал утомленного, злого начальника санитарной части и распорядился:
— Займите лучшие дома. Всех раненых, всех до одного, уложите в постели. Мобилизуйте местных врачей и сестер милосердия. Немедленно составьте список, что вам нужно, чтобы всех красноармейцев в кратчайший срок вернуть в строй. Мы дадим все необходимое…
Начальник вытер мокрое лицо, сказал:
— Постараемся… Мобилизуем…
Фабрициус поехал в гостиницу «Палерма», в которой решено было развернуть штаб.
Комбрига на месте не оказалось. Фабрициус приказал часовому:
— Полчаса ко мне никого не пускайте. Я очень занят…
Комиссар привалился к столу. Но радость победы заставляла забыть об усталости. И захотелось поделиться этой огромной радостью с самым дорогим, самым главным человеком. Ведь он жил и работал в этом городе после сибирской ссылки. И конечно, ему будет очень приятно узнать о том, что Псков освобожден и миновала опасность, нависшая над Петроградом. И эта весть придаст Владимиру Ильичу новые силы, столь необходимые в его напряженнейшей деятельности.
Четким, красивым почерком Фабрициус написал:
«Москва, Кремль. Председателю Совета Народных Комиссаров В. И. Ленину.
Вчера вечером, 25 ноября сего года, в 16 часов 30 минут доблестными красноармейскими частями Торошинского участка с бою взят город Псков.
Белогвардейские банды при дружном натиске наших частей разбежались.
В городе приступлено к восстановлению Советской власти».
Подписав телеграмму, Фабрициус сам отнес ее на узел связи — очень хотелось, чтобы добрая весть быстрее долетела до Кремля…
8
В штаб Среднего боевого участка хлынул поток телеграмм, писем, подарков. Старобельский волостной Совет прислал освободителям Пскова 60 пудов махорки.
Столь щедрый подарок растрогал Фабрициуса. Ведь эту махорку собирали по щепотке, по горстке тысячи крестьян. И военком послал старобельцам благодарственную телеграмму, в которой заверил: «Товарищи красноармейцы клянутся драться до последней капли крови за принципы, возглашенные Великой Октябрьской рабочей и крестьянской революцией».
28 ноября в Псков прибыла делегация питерских рабочих. На Базарной площади в торжественной обстановке делегаты вручили 49-му Гдовскому полку революционное Красное знамя. Это была награда бойцам-героям, которые разбили отборный корпус белогвардейцев, пленили несколько сот солдат и офицеров, захватили склады винтовок, пулеметов, боеприпасов. Удар был таким стремительным, что на реке Великой осталось два парохода из тех, что привел сюда изменник Нелидов.
Военком Фабрициус выступил с речью, в которой поздравил всех собравшихся с победой, призвал бойцов и командиров Гдовского полка с гордостью и славой пронести знамя красного Питера по полям сражений, а псковичей — отблагодарить Советскую власть и ее вооруженные силы примерным трудом на заводах и полях.
На митинге посланцы питерских рабочих вручили подарки
