Вторник. Седьмое мая: Рассказ об одном изобретении - Юрий Германович Вебер
Моряки шумно реагировали на каждую удачную демонстрацию. Лекция Попова несомненно имела успех. Но сам он судил несколько иначе.
— Нет, погодите… — говорил он ассистенту Георгиевскому. — Что за чувствительность? Далеко еще не то, что нам нужно, — показывал на резонатор.
Он больше помнил о тех моментах, когда с искрой вдруг ничего не удавалось, чем когда все-таки удавалось.
Профессор Егоров доказывал, что волны можно обнаруживать и на большем расстоянии, если заставить искорку проскакивать в пустоте — в трубке с откачанным воздухом. Все гонялись за чувствительностью. Но что ее в действительности может повысить? Искал ее и Попов. Чрезвычайная громоздкость приборов его тоже мало радовала.
На большом столе физического кабинета методично разворачивалось лабораторное наступление. Появлялись разрядники собственной конструкции Попова. И экраны его собственной конструкции. И свои особые призмы для преломления волн — из канифоли, из картона. Беря чужое, он тотчас же меняет в нем многое по-своему.
Он приезжает опять в Петербург, в здание Главного адмиралтейства, где помещался Морской музей. Приносит в длинный зал музея лишь один чемодан, раскрывает его, и в нем оказывается все, что нужно для демонстрации герцевых волн. Все, что нужно, но в гораздо более легком, портативном виде. Перед собранием петербургских моряков показывает он, как можно вызывать вполне заметную искорку. Демонстрация в музее далеко не музейного экспоната. Ну да, Попов из Кронштадта — он же известный охотник до всяких новинок!
— И все-таки настоящей чувствительности нет, — сказал он ассистенту Георгиевскому на другой день. — Резонатор — это же прутик железный, не больше. Разве его можно сравнить?… Мы говорим, электромагнитные волны и свет подобны друг другу. Но приемник света — наш глаз. С его множеством чувствительных элементиков. И этот прутик резонатора. Обидное сравнение! Пока все, что мы делаем, — это повторение пройденного, не больше, — заключил он.
— А вам хотелось бы… — не удержался Георгиевский.
— Да, вы правы, — ответил Попов, — хотелось бы… чтобы был такой глаз и для электромагнитных волн. Настоящий чувствительный глаз… — И сам нахмурился: не чересчур ли вычурно он выразился.
— И что же тогда? — полюбопытствовал Георгиевский. — Если вдруг обнаружится такой глаз?
— Вы думаете, это может быть вдруг?… — медленно произнес Попов.
ОДНО ИЗ МЕЛКИХ НАБЛЮДЕНИЙ
Бывает, среди шумных, важных открытий, среди фундаментальных исследовательских работ, покоряющих внимание всего ученого мира, кто-нибудь сделает у себя в тиши маленькой лаборатории случайное рядовое наблюдение, которое даже и неизвестно, к чему оно, собственно.
Так и получилось с французским физиком Эдуардом Бранли, который в начале 1890 года, копошась за своим лабораторным столом над исследованием металлических порошков, их электрических свойств, заметил вдруг то, что можно было, пожалуй, считать лишь помехой в работе. У него на столе лежала стеклянная пластинка, на которой был нанесен очень тонкий слой размельченной меди. Обычно такой слой весьма плохо проводит электричество. Так и рассчитывал Бранли, готовя свой опыт. Но вдруг… Что такое?! Порошок меди ведет себя совсем не так, как следовало ожидать. Порошок вдруг проводит электричество. Что за шутки? Через некоторое время опять то же самое. Какая-то чертовщина меняет вдруг свойство порошка, его проводимость, путает все карты.
Помеха заставляет исследователя часто более внимательно присмотреться к окружающей обстановке. Бранли озирается: что же может так неожиданно влиять на порошок? И вот он замечает. Порошок изменил свое поведение, а перед тем Бранли слышал, как в соседней комнате лаборатории запустили индукционную катушку, — характерный треск разрядов. Неужели тут есть какая-то связь? Повторные наблюдения подтверждают: да, есть. Это не случайность. Всякий раз, как по соседству происходит разряд, происходит и эта странная пертурбация в порошке. Он резко меняет свое сопротивление. Из плохого проводника он сразу превращается в проводник отличный.
Эдуард Бранли решил проверить: а не действует ли подобным образом искра и на другие вещества? Да, действует. На вещества, которые можно назвать «плохими контактами». К ним относятся металлические порошки. В порошках отдельные мельчайшие частицы так слабо, зыбко касаются друг друга, что они-то и есть самый настоящий плохой контакт. Пройти по ним току, конечно, очень трудно. Но искра, оказывается, все меняет.
Целая серия опытов последовала в лаборатории Бранли. На его столе одни порошки сменяются другими. Железные, алюминиевые, цинковые, из сурьмы, кадмия, висмута… Бранли насыпает их в трубочку, подводит ток: порошки оказывают, как и следует полагать, сильное сопротивление. Треск искр индукционной катушки разрывает тишину лаборатории — и каждый раз после разрядов трубочка с порошком начинает проводить ток. Одни порошки проводят лучше, другие похуже, но основное явление неизменно повторяется: искровой разряд резко меняет их сопротивление. Сопротивление невероятно падает.
Бранли не только удивлялся, — он измерял. Сопротивление порошков падало сразу с миллионов ом всего до нескольких сотен. Он глазам не верил. Падение сразу в тысячи и тысячи раз. Вот что может наделать электрическая искра. Вот как чувствительны к ней металлические порошки. Что с ними только творится!
Бранли легонько постукивает пальцем по дощечке с трубкой, словно добиваясь ответа, и вдруг — что такое!.. Опять полная перемена, возврат к старому. Опять у порошка огромное сопротивление и ток не проходит. Влияния искры как не бывало. Бранли повторяет опыт.
Опять легонько постукивает, и опять порошку возвращается первоначальное сопротивление. Определенно встряхивание разрушает чары электрической искры.
Бранли думал спрятаться от этого явления. Пробовал отодвинуть трубочки с порошком подальше от разрядов индукционной катушки. Подальше, в другую комнату. Но искра все равно и там настигала его трубочки, производя в порошках метаморфозу.
Парижская Академия наук. Эдуард Бранли, не скрывая собственного изумления, сообщает собранию академиков о том, что ему удалось наблюдать. Описывает явление, приводит цифры. Его слушают, принимают к сведению. Протоколы академии печатают его доклад… И ученый мир, поглощенный более важными событиями, продолжает невозмутимо заниматься своими делами — так же, как и пять лет назад, когда итальянец Кальцески Онести обнаружил подобное же свойство металлических опилок у себя в лаборатории в Фермо.
Их наблюдения пока что оседают в потоке других случайных мелких наблюдений, которые ежедневно, ежечасно по разным поводам совершаются в десятках и десятках лабораторий всего света.
Кстати, ученый мир готовился к одному важному событию, которое должно было вскоре произойти. Летом 1893 года в Америке, в Чикаго, предстояло открытие Всемирной выставки. Смотр всех последних достижений науки, техники, промышленности. Сколько расчетов и надежд, сколько волнений!
А ГДЕ ЖЕ КОЛУМБ?
Поздние сумерки сгущались над Атлантикой.
