Фрэнк Заппа - Настоящая книжка Фрэнка Заппы

Когда подошла пора записывать второй альбом, «Совершенно бесплатно», «МГМ» объявила, что мы не имеем права потратить на запись больше одиннадцати тысяч долларов.

Мир тайных желанийРазвращает людей, пишущих ваши законы.Все вожделения спрятаныВ дальний ящик столаРядом с вертящимся креслом,На ковре, по которому ходят одни болтуныМимо девушек в ихней конторе.

«Коричневым ботинкам это не удастся» из альбома «Совершенно бесплатно», 1967.

График записи нам составили смехотворный — он не давал никакой возможности хоть что-нибудь на альбоме довести до конца. Типично для того собачьего бреда, с которым нам приходилось мириться, пока у меня не появилась собственная студия.

Когда пишешься для «фирмы», всегда работаешь по ее финансовой смете, по ее расписанию. Бюджет иссяк — все, конец. Если первый оригинал звучит не так, как надо, их это не ебет. Он все равно идет в производство — для них это лишь «продукт».

До меня в тот период доходили слухи о проблемах внутри «МГМ». Они выпустили одну из самых ходких пластинок всех времен — фонограмму фильма «Доктор Живаго», — но, как выяснилось, по меньшей мере четверть миллиона экземпляров улетучилась прямо с завода через черный ход, и, судя по всему, то же самое происходило и с альбомами других исполнителей «МГМ», включая наши.

Трюк назывался «захват прессовального завода». Очень просто: прессовальный завод получал заказ на изготовление, скажем, двух тысяч экземпляров «Доктора Живаго». Затем прессовщику велели (кто? до сих пор неизвестно…) отштамповать четыре тысячи экземпляров, после чего глубокой ночью кто-то подъезжал, открывал фургон (или кузов грузовика, или что угодно), туда грузились коробки с пластинками, потом этот кто-то ехал в другой штат и либо продавал пластинки «своему перекупщику», либо обменивал их на комнаты с мебелью, — а заинтересованные артисты получали бухгалтерскую ведомость, где значилось количество распроданных экземпляров вдвое меньше реальной цифры. В «стране, где правили цветы» все жили так счастливо и весело, что ни одна живая душа понятия не имела, как ее надувают.

С этого мои проблемы с международными компаниями звукозаписи только начались. До 1984 года я предъявил иск двум промышленным гигантам — «Си-Би-Эс» и «Уорнерс» — и узнал много нового о «бухгалтерском творчестве».

По поводу гонорара за ту первую пластинку мы выдержали нешуточную судебную схватку с «МГМ». До решения дошло только лет через восемь. Защита компании частично основывалась на утверждении, что в той части здания, где хранилась документация, касающаяся гонорара, произошли (не смейтесь) ПОЖАР И ПОТОП.

После того как мои пластинки закончены и выпущены в свет, я их обычно не переслушиваю, однако в 1968 году, во время второго европейского турне, альбом «Мы здесь только из-за денег» завоевал голландский эквивалент «Грэмми».

На церемонии награждения мне вручили статуэтку — а фоном звучал альбом. Я заметил, что в некоторых песнях не хватает целых кусков. Кому-то в «МГМ» стихи показались оскорбительными, и он безжалостно выкинул целые фрагменты — в одном случае около восьми тактов, чего оказалось достаточно, чтобы разъебать песню до неузнаваемости.

Главным камнем преткновения оказалась строфа из песни «Сделаем воду черной»:

До сих пор я помню мамуВ фартуке, в руке салфетка —Мама всех ребят кормила в «Кафе Эда»…

Я никак не мог понять, зачем кому-то понадобилось вырезать эти строчки. Лишь через много лет я узнал, что один сотрудник «МГМ» был глубоко убежден, что под «салфеткой» подразумевалась гигиеническая салфетка. Его измучила мысль, что в каком-то ресторане официантка кормит посетителей гигиеническими салфетками, и он потребовал (в нарушение нашего контракта) это место убрать. Парню явно не помешает обратиться к врачу.

Когда на церемонии до меня дошло, что пластинка исковеркана цензурой, я обратился к публике: «Эту статуэтку я принять не могу. Предлагаю вручить награду человеку, который видоизменил пластинку, поскольку то, что вы сейчас слышите, в большей степени ЕГО работа, нежели моя». Я передал приз людям из какого-то «контркультурного» рок-издания, те хорошенько его осквернили и выставили на обозрение у себя в редакции.

«Сделаем воду черной» — это правдивая история о двух братьях, Ронни и Кении Уильямсах — музыкантах, с которыми я общался в 1962 году, в эпоху Пола Буффа и «Пал-рекордз» (Ронни меня с Полом и познакомил).

Нелегко описать этих парней, их семейку и их «увлечения» — слишком отдает вымыслом, — но могу вас заверить: их собственный рассказ зафиксирован на пленке.

Семья была родом из Арканзаса. Папаша (Динк) торговал мебелью в Сан-Бернардино, но в стародавние времена играл в псевдонегритянской группе на «костяшках» и «ложках». Желая возродить былые золотые деньки, он нередко заставлял детей аккомпанировать (Ронни на гитаре, Кении на тромбоне), исполняя в гостиной старый псевдонегритянский номер под названием «Бездельник».

Все это причиняло ребятам ощутимое неудобство, поскольку они были страшно увлечены Мужественным Искусством Горючего Пердежа, в котором совершенствовались постоянно, изобретая новые технические приемы. Кении объяснил мне, что все это чистая наука — наглядная демонстрация (подлинная цитата) «сжатия, воспламенения, сгорания и выхлопа».

Не помню, как звали мамашу, но она была милой, трудолюбивой дамой и вносила свою долю в квартирную плату, работая официанткой в Онтарио, в заведении под названием «Кафе Эда».

Ронни ходил в среднюю школу в Чьюла-Виста, пригороде Сан-Диего, но уже во втором классе бросил. В школе он зарабатывал на карманные расходы, продавая одноклассникам домашнее «изюмное вино».

Это отвратное пойло готовилось из дрожжей, изюма, сахара и воды — потом его еще ставили на крышу старого дома бродить на солнце (минимум на пару дней) в банках для консервирования. (Если захотите приготовить сами, не забудьте, что, как объяснил однажды Ронни: «Нужно дождаться, пока изюм не разбухнет примерно до размеров оленьих какашек…»)

Все это кончилось большими неприятностями, когда Ронни, стремясь повысить октановое число своего продукта, соорудил на заднем дворе дистиллятор и тот взорвался.

Будучи профессионалом во всем, он составлял толстую книгу «рецептов» новых замечательных напитков. Книгу он назвал «МАЧА». Когда он стал мне доверять и решился показать свой шедевр, я спросил: «Почему ты назвал книгу "МАЧА"?»

Сглотнув какую-то мокроту, он сказал: «Потому как это мне напоминает «мафию» — хо-хо…»

После взрыва семья переехала в Онтарио, Калифорния. Кении за что-то арестовали (не знаю, за что) и отправили в «исправительное заведение». В интервью на пленке он говорит об этом так: «Когда я учился в пансионе…»

Итак, когда Кении «учился в пансионе», Ронни со своим приятелем Дуайтом Бементом (впоследствии тенор-саксофонистом у Гэри Пакетта и в группе «Юнион Гэп») частенько оставались в доме совсем одни. Родители работали, а ребята, обретя свой «Потерянный Рай», целыми днями резались в покер у Ронни в спальне.

Во время карточных игр (трудно сказать, как именно это началось) они затеяли состязание по «размазыванию соплей и козявок» на оконном стекле у кровати. В конце концов окно сделалось абсолютно светонепроницаемым. В один прекрасный день мамаша заглянула в комнату и закатила истерику, потребовав сию минуту убрать этот иней. По словам Ронни, «пришлось соскабливать всю эту гнусь моющим средством «Аякс» и ножом для замазки».

В конце концов Кении вернулся из «пансиона». Почему-то он не пожелал жить в доме и поселился в гараже — вместе с Мотором (еще до того как Мотор переехал ко мне).

Стояла зима, и, поскольку в гараже туалета не было, не желая бросать вызов стихии, они еженощно облегчались в мамашины банки для консервирования, что рядами стояли вдоль стены в ожидании домашних фруктов будущего сезона.

Надо сказать, Ронни был отнюдь не единственным в семье картежником — Кении тоже любил поиграть, — и в холодные зимние ночи Кении с Мотором порой приглашали к себе на партию-другую соседских любителей поразвлечься. Рано или поздно пиво срабатывало и все устремлялись к банкам.

Банки не выбрасывались — их хранили в качестве «трофеев».

После множества карточных партий запас банок подошел к концу. Решение проблемы материализовалось в виде большого глиняного кувшина (вроде того, в котором под неусыпным наблюдением Ронни разбухал изюм).

Содержимое всех трофейных банок было торжественно перелито в кувшин — дабы выяснить, сколько мочи набралось в гараже. («Вот это да! Ты глянь! Мы и вправду много ссым! Господи боже мой, да тут целое море ссак! Хо-хо-хо…»)