Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
Сам он в одном интервью удивительно самокритично и с некоторой досадой сказал о себе: «Какой, к черту, я философ! Оттого, что мне в дипломе написали „философ“? Все равно что написать – „Платон“. И никакой я не литературовед, и слово это не люблю. Публицист? Да, подневольный я публицист. А в политике чувствовал себя рыбой на песке»[90].
Но у него было призвание, которому он следовал всю жизнь – беспокоить, будоражить человеческую совесть. Эту черту верно подметил его друг Владимир Лукин: «Метод его работы – отыскать в кладовых культуры (российской и всемирной) то вечное, что необходимо для нашего времени, жгуче взыскуемо им. И, постигнув все это самому, буквально вдолбить, вбарабанить постигнутое в наши глухие души и ленивые мозги»[91].
Вечеряем. Юра нездоров. Переделкино. 2006
И все же главным для него всегда была настоящая и трудная работа – думать, искать истину и не бояться идти до конца, расставаться с иллюзиями, говорить правду. Он был одним из тех немногих, кто думает собственную мысль, а не интерпретирует других.
Карякин долгие годы оставался человеком не свободным, но освобождающимся. А освобождение – это, быть может, более трудная работа, чем творчество свободного художника. На этом пути познания себя и мира Карякина, как и все его поколение думающих шестидесятников, освобождавшихся от коммунистических догм, спасала культура. Сам он так сказал об этом: «Как, почему, ради чего шестидесятники спускались с „зияющих высот“[92] коммунизма, а точнее, выкарабкивались из коммунистической пропасти. Благодаря культуре, русской и мировой, и ради культуры. Почему коммунизм победил в России? Здесь много разных ответов, но есть и такой: благодаря небывалой спекуляции на отсталости, т. е. на общем бескультурье масс, благодаря невиданно беспощадному уничтожению культуры, благодаря замене ее все упрощающим суррогатом культуры».
Карякин часто в важные моменты своей жизни и жизни страны оказывался в нужном месте, собирался с силами и не боялся прокричать правду, не заботясь о возможной каре властей или осуждении самодовольного обывателя. Помнится, вернувшись в декабре 1993 года с телевидения после той злополучной ночи, сказал мне весело: «Ну всё, Ируха, считай, что я вошел в историю. И теперь ты можешь быть спокойна».
* * *
Ну что ж, пора ставить точку. Распеленать до конца память мне, конечно, не удалось. Удивительна и загадочна наша память. Начинаешь вытаскивать из ее клубка отдельные нити – и вдруг бросаешь, не хочешь вспоминать, потому что не хочешь бередить что-то, что все еще болит.
Исповедоваться – это не для меня. Я, как человек неверующий, не могу представить себя на исповеди ни перед кем, даже перед католическим ксендзом (все-таки я крещена в католичество). «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?» Да и нужна ли кому-то моя исповедь? Главный человек моей жизни – Юрий Карякин – и так все знал и понимал обо мне, кажется, лучше меня самой.
И все-таки мне нравится вытягивать нити из этого клубка. Потянешь какую-то неприметную серую ниточку, и вдруг – вспышка памяти. Воспоминание радует, а порой вдохновляет на фантазию. Глядишь, что-то и присочинишь, и вроде совесть при этом спокойна.
Мне созвучна парадоксальная мысль Александра Гельмана, которого все знают как прекрасного драматурга, а теперь узнали и как поэта. Вот его ироничное, чуть наивное и веселое признание: «Как радостно, как трогательно вспоминать то, чего не было. Какие сюжеты!»
Ты согласен с этим, дорогой читатель? Не приходилось ли и тебе вспоминать то, чего не было, но что могло произойти или произошло, хотя и не совсем так, как хотелось бы? Со мной это происходит частенько. Я же, в конце концов, не Пимен, хоть и могу сказать о себе, как он, пушкинскими словами: «На старости я сызнова живу…»
Как много моих друзей осталось за рамками написанного! Как хотелось бы рассказать о всех тех, кто помог мне в жизни, во многом сформировал меня.
Но сейчас, в августе 2020 года, я больше всего думаю о Светлане Алексиевич – талантливом писателе и удивительном человеке. По доброте сердца, уму и способности понять и людей, и время, а главное – выразить боль человеческую она – недосягаемый образец. И вот тут говорю себе: «Не пора ли бросить вспоминать и снова окунуться в жизнь, которая преподносит нам августовские сюрпризы».
Когда после сфальсифицированных президентских выборов 9 августа народ Беларуси вышел на улицы, я написала Светлане письмо: «Дорогая Светлана, когда-то ты рассказала нам, что у войны „не женское лицо“. Потом мы услышали в твоих книгах людское многоголосье – и русских, и украинцев, и белорусов. А потом и весь литературный мир признал твои книги как памятник страданию и мужеству. И вот теперь мы слышим твой голос надежды и веры в свой народ. У свободы Беларуси, похоже, женское лицо. Как много прекрасных девичьих и женских лиц, как много цветов и улыбок! Но где ваши нынешние Алеси Адамовичи и Васили Быковы? Где вы, мужчины Беларуси, защитники женщин и детей?». Со Светланой связи нет. И вдруг получила ответ на испанском: «В любой момент мне могут постучать в дверь и задержать меня. Нам нужна помощь цивилизованного мира». Это сказала Алексиевич в телефонном интервью специальному корреспонденту по России и странам СНГ испанской газеты «Эль Паис» Пилар Бонет, моей близкой подруге. Пилар приехала работать в Москву в 1984 году, но мы сдружились в годы перестройки. Удивительный она корреспондент-долгожитель. Понимает Россию как никто, да еще с каким чувством юмора! Судите сами: «Россия похожа на большого слона или большого медведя. Может быть очень опасной, если подойти не с той стороны. Тут так: если уж тебя любят, то душат в объятиях, а если ненавидят, то убивают». (Несколько дней назад отравили лидера внесистемной оппозиции Алексея Навального, работа которого важна для миллионов, как в свое время отравили или пытались отравить самых честных борцов с ложью, подлостью, коррупцией Юрочку Щекочихина, Аню Политковскую, Владимира Кара-Мурзу.) Наша отважная Пилар, как всегда, оказалась в нужном месте и в нужное время, когда появилась надежда на то, что новое поколение белорусов не упустит свой исторический шанс к демократии, свободе и цивилизованному развитию.
Нам, шестидесятникам, это не удалось: много было идеализма, наивности. Но кое-что в культуре и общественном сознании выразить и закрепить получилось. И главное – герои моей книги оставили после себя свет. Об этом написала Галина Волчек, еще один большой наш с Карякиным друг, выдающийся театральный режиссер,
