Владимир Федюк - Керенский

Было полвторого ночи, когда в комнату, где сидели усталые министры, вбежал юнкер. Вытянулся, взял под козырек:

— Как прикажет Временное правительство?! Защищаться до последнего человека? Мы готовы, если прикажет Временное правительство.

— Нет, не надо крови! Надо сдаваться! — не сговариваясь, закричали все присутствующие.

Юнкер вышел. "Ну, вот, все, наконец, завершилось" — эта мысль была у каждого. Кто-то взялся за пальто.

— Оставьте пальто. Сядем за стол, — сказал Кишкин.

Сели. Несколько минут стояла тишина, но потом у дверей поднялся шум. Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась людская масса, мгновенно заполнившая все углы. Какой-то человек в распахнутом пальто и фетровой шляпе громко спросил: "Где здесь члены Временного правительства?" — "Временное правительство здесь. Что вам угодно?" — ответил Коновалов. "Объявляю вам, что вы арестованы. Я председатель Военно-революционного комитета Антонов".

Далее последовало долгое заполнение протоколов. В третьем часу арестованные члены правительства пешком под конвоем отправились в Петропавловскую крепость. По дороге они едва не стали жертвой толпы, но все же благополучно добрались до места назначения. В 3 часа 40 минут ворота крепости захлопнулись за бывшими министрами. Восьмимесячная эпопея Временного правительства завершилась.

НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ

В толпе, запрудившей лестницы и залы Зимнего дворца, оказался все тот же Джон Рид. Вездесущий американец успел увидеть, как караул уводит арестованных членов Временного правительства. В суматохе он беспрепятственно прошел во дворец, где его глазам открылось такое зрелище: "Картины, статуи, занавеси и ковры огромных парадных апартаментов стояли нетронутыми. В деловых помещениях, наоборот, все письменные столы и бюро были перерыты, по полу валялись разбросанные бумаги. Жилые комнаты тоже были обысканы, с кроватей были сорваны покрывала, гардеробы открыты настежь… В одной комнате, где помещалось много мебели, мы застали двух солдат, срывавших с кресел тисненую испанскую кожу. Они сказали нам, что хотят сшить из нее сапоги".

Блуждая по коридорам дворца, Джон Рид наткнулся на комнату, где еще недавно заседали министры: "Длинный стол, покрытый зеленым сукном, оставался в том же положении, что и перед самым арестом правительства. Перед каждым пустым стулом на этом столе находились чернильница, бумага и перо. Листы бумаги были исписаны отрывками планов действий, черновыми набросками воззваний и манифестов. Почти всё это было зачеркнуто, как будто сами авторы постепенно убеждались во всей безнадежности своих планов. На свободном месте видны были бессмысленные геометрические чертежи".[410]

Пока досужливый американец рассматривал бумаги, оставшиеся от арестованных министров, сами министры уже обживали камеры Трубецкого бастиона. В Петропавловской крепости их встретили ее прежние обитатели — министры и сановники царского правительства, находившиеся здесь еще с весны. Надо отдать им должное — они сочувственно отнеслись к появлению новых товарищей по несчастью. Только Щегловитов как-то не удержался от колкости в адрес Терещенко: "Говорят, вы заплатили два миллиона для того, чтобы попасть сюда? Сказали бы мне об этом раньше, и я вам устроил бы это совершенно бесплатно".

Вскоре число обитателей крепости еще увеличилось. Среди нового пополнения оказались председатель "предпарламента" Н. Д. Авксентьев, неугомонный журналист В. Л. Бурцев, лидер крайних правых В. Д. Пуришкевич. В конце ноября в Петропавловскую крепость была помещена большая группа из числа руководства кадетской партии, объявленной большевиками "партией врагов народа".

Условия содержания заключенных, заметно ухудшившиеся еще в период Временного правительства, при большевиках стали сосем невыносимыми. Министры-эсеры, не раз сидевшие в тюрьмах при царе, говорили, что разница между большевистской и царской тюрьмой такая же, как между постоялым двором и первоклассным отелем. Арестантов держали на голодном пайке. "В семь утра был подъем, и мы получали кипяток, немного сахара и четверть фунта хлеба на день. В полдень мы обедали горячей водой, в которой плавало несколько Капустин и крошечный кусочек мяса. В четыре часа давали чай, то есть просто горячую воду, и в семь вечера ужин — еще немного горячей воды".[411]

Мы процитировали строки из воспоминаний Питирима Сорокина — в ту пору молодого ученого, а в недавнем прошлом — секретаря Керенского. Он попал в крепость в начале января 1918 года, когда арестованные в Зимнем министры находились под стражей уже третий месяц. Сорокина, только что пришедшего с воли, поразил вид других заключенных: "Кокошкин и Шингарев выглядели по-настоящему больными. Терещенко, большой comme il faut, всегда чисто выбритый и изысканно одетый, превратился в бородатого мужчину в потрепанных брюках и свитере. Пуришкевич выглядел как дворник, чьи обязанности он, впрочем, и в самом деле исполнял в тюрьме".[412]

Поначалу режим содержания внушал заключенным опасения. Среди охранников тюрьмы многие были настроены крайне агрессивно. Страхи обитателей крепости были ненапрасны. В середине января 1918 года двое упомянутых кадетских лидеров (и одновременно — бывших министров), Ф. Ф. Кокошкин и А. И. Шингарев, по состоянию здоровья были переведены из крепости в Мариинскую больницу. В одну из ночей к ним ворвались неизвестные люди и жестоко расправились с узниками.

Эта история попала в газеты и наделала много шума. После этого условия содержания заключенных Петропавловской крепости изменились к лучшему. Были разрешены групповые прогулки, к арестованным беспрепятственно пускали посетителей с воли. Дошло до того, что заключенные создали даже свой хор.

Контингент обитателей тюрьмы постоянно менялся. Кто-то выходил на волю, кто-то пополнял ряды заключенных. Уже через несколько дней после ареста на свободу были выпущены министры-социалисты — Никитин, Малянтович, Гвоздев и Ливеровский. Их пребывание в крепости оказалось совсем коротким, но и этого было достаточно. Малянтовича арест полностью сломал. Один из современников вспоминал: "Я не узнал Малянтовича, когда увидел его. Он был всегда очень деятельным, живым, а тут я встретил человека как-то особенно настороженного. Он потерял себя не внешне, а внутренне. Он уверял — бесполезно бороться с большевиками, с ними не справиться. Это было его основной точкой зрения".[413]

В дальнейшем Малянтович отошел от политической деятельности. При большевиках он работал в различных государственных учреждениях и даже успел сыграть самого себя в фильме С. Эйзенштейна "Октябрь". Однако прошлое не отпускало его. Несколько раз его арестовывали, а в январе 1940 года Малянтович был расстрелян. Так же сложились судьбы Никитина и Гвоздева. Больше повезло Ливеровскому. Он тоже не избежал ареста и почти год провел в сталинской тюрьме, но в итоге был освобожден. В годы Отечественной войны Ливе-ровский принимал участие в проектировании знаменитой Дороги жизни. За эти и другие заслуги он был награжден орденом Ленина и умер в преклонном возрасте.