Вячеслав Лопатин - Суворов

Однако какая-то необъяснимая слепота напала на Тугута и гофкригсрат. Гибель пьемонтской армии Болье и двух австрийских армий, предводимых Альвинци и Вурмзером, забыты, словно их не было. Снова кордонная оборонительная стратегия, стремление взять крепости и отвлечение войск от главной задачи — разбить армии противника, одна из которых (Макдональда) идет от зюйдовой черты (с юга), другая, находящаяся поблизости (Моро), — недорубленный лес, который «опять вырастает». Но Разумовский, женатый на австрийской аристократке и прекрасно принятый в венском свете, хозяин музыкального салона, в котором появился новый гений, Бетховен, не оценил суворовских предупреждений, не высунул носа из своего «унтеркунфта».

Двадцать пятого апреля (6 мая) Суворов обратился к пьемонтским войскам, начавшим переходить на сторону наступающих союзников:

«Пьемонтские воины! Весь свет содрогается, видя, что французы, без объявления войны, низвергли короля Сардинского с престола его предков, овладели государством его, и храбрые войска пьемонтские обратили на низвержение религии и правительств европейских. Они употребили во зло свою силу, исторгнув у короля вашего повеление, чтобы заставить вас служить его же злодеям…

Воины Пьемонтские! покиньте знамена, опозоренные злодеяниями столь гнусными; присоединяйтесь к избавителям вашим, чтобы довершить великое дело возрождения Италии». П.Н. Грюнберг справедливо подчеркивает: «Здесь прямо говорится о "возрождении Италии". И слова русского полководца не расходились с делом. Набор в пьемонтские батальоны, начатый в Турине, превосходил самые смелые ожидания».

Сведения о противнике, приносимые лазутчиками, были отрывочны и противоречивы: то сообщалось о посылке к Моро крупных подкреплений из Франции, то эти подкрепления якобы направлялись в Неаполь к Макдональду, то сам Макдональд перебрасывал свою армию морем в Генуэзскую Ривьеру, чтобы соединиться с Моро. Суворов реагировал на эти слухи с большой чувствительностью, порой совершал ненужные перегруппировки войск, но ответ на действия противника приготовил мастерски. Сосредоточив главные силы под Алессандрией, полководец поддерживал боевой дух войск постоянными учениями по своей системе. К Пьяченце, навстречу Макдональду, был выдвинут австрийский корпус генерала Отта.

Затянувшаяся пауза, наконец, закончилась. «Новейшие известия, — пишет Суворов 2 июня Розенбергу. — Французы, как пчелы, и почти из всех мест роятся к Мантуе… Нам надлежит на них спешить. Где это Вас застанет, отдохнувши, сколько надлежит, поспешайте к нам на соединение. Мы скоро подымемся. Они сильны. С нами Бог! Простите мне, что Вы были затруднены по обстоятельствам». Из-за неповоротливости австрийских интендантов корпус Розенберга, подтянутый Суворовым к Алессандрии, должен был отойти к Асти. Теперь ему предстояло вернуться и догонять главные силы, устремившиеся навстречу Макдональду, который уже нанес удар при Модене австрийскому передовому отряду, отбросив его на север и захватив более тысячи пленных.

Оказавшись между двух огней, Суворов принимает смелое решение. Он устремляется с главными силами на сильнейшего противника (Макдональда), прикрывшись со стороны Моро частью австрийских войск.

Начинается знаменитый суворовский марш на Треббию. Под палящим солнцем русские войска, ободряемые личным примером своего вождя, за неполные двое суток прошли 70 верст. Этот марш-бросок противник Суворова Жан Виктор Моро впоследствии назовет «совершенством в военном искусстве».

Спешил и Мелас во главе австрийцев. Наглядный пример влияния полководца на ход боевых действий еще до своего прибытия к месту сражения: корпус Отта под Пьяченцей, атакованный Макдональдом, дрался отчаянно, зная, что к нему на помощь идет Суворов.

Сражение 6—8 июня на реке Треббии отличалось большим упорством с обеих сторон. Подходившие войска сразу бросались в бой. Атаки чередовались с отступлением. Численный перевес был то на одной, то на другой стороне. Верх одержали союзники, победила несокрушимая воля их предводителя. Французы отступили, потеряв половину армии (до шестнадцати тысяч человек), тогда как потери союзников были в два с половиной раза меньше.

Битва при Треббии стала переломным моментом кампании. Незадолго до Бородинского сражения, в котором князь Петр Иванович Багратион получил смертельную рану, он рассказывал:

«Когда усиленным маршем пришли мы к Треббии, множество солдат отстало у нас по дороге от утомления. Суворов приказал мне атаковать Макдональда немедленно.

— Позвольте отложить атаку на несколько часов, — сказал я ему вполголоса. — К нам подойдет много усталых, а теперь почти не с кем воевать: в ротах нет и по 40 человек[45]!

— А у Макдональда нет и по 20-ти, — сказал мне Суворов на ухо. — Атакуй с Богом! Ура!»

Фельдмаршал был верен принципам, которые внушал своим войскам: быстрота и натиск. Он, несомненно, учитывал усталость войск Макдональда, совершивших пусть не такой скорый, но всё же длинный марш. Внезапность появления суворовских войск внесла в победу свою лепту.

А вот свидетельство простого русского солдата Сидора Карповича Сидорова, записанное Николаем Полевым в 1817 или 1818 году. По мнению М.А. Преснухина, ветеран скорее всего служил в Московском гренадерском полку Розенберга. Сидоров вспоминал, как 7 июня войска, утомленные маршем и вчерашним боем, были подняты довольно поздно, почему и время выступления было перенесено с семи часов утра на десять часов.

«Все мы стояли в строю, и я глаза проглядел — так хотелось видеть этого отца солдатского, и я представлял его себе еще выше нашего Багратионова. Вот и слышу, ревут "Ура!" И мы крикнули. И едет… Ах ты, Господи Боже! Из див диво: стариченцо, худенький, седенький, маленький, в синей шинели, без кавалерии, на казацкой лошади, поворачивается в седле направо, налево, а за ним генеральства гибель.

Но как он подъехал, как заговорил, так я и узнал, отчего солдаты его любят. Всё поняли мы, о чем говорил он, и так сладко и так умильно говорил он, что когда он снял шляпу, начал молиться Николаю-Чудотворцу, мы готовы были и плакать, и смеяться — подавай по десяти на одного! Уж не по приказу, а от души кричали мы "Ура!"».

Таким же показался Суворов молодому казаку, назначенному к нему ординарцем. В 1872 году ветеран (ему было не менее восьмидесяти восьми лет) вспоминал:

«Поехал я, еще и заря не занималась. Пришел я, коня привязал у ворот, а сам — во двор. Стою, дожидаюсь… Чуть стало светать, гляжу — выходит седенький старичок в куртке, в больших сапогах, без шапки. Перекрестился на восход три раза и волосы разгладил, а денщик и несет ему рюмочку. Выпил, крякнул он, да и пошел по двору. Как завидел меня, сейчас же ко мне.