Сергей Зонин - Адмирал Л. М. Галлер

«Поймите, Лев Михайлович, — говорил Белли, — замена вас и Кузнецова — знамение времени. Удобнее люди, не высовывающиеся со всякими идеями и предложениями, не причиняющие начальству беспокойства. Талантливым дают ход, если без них уж совсем зарез — не обойтись. Да и то, что с ними бывает, когда отпадает в них надобность?»

В октябрьские праздники Льву Михайловичу позвонили в академию от главкома: утром 10 ноября быть в Москве. Выяснилось, что одновременно вызваны Н. Г. Кузнецов, В. А. Алафузов и Г. А. Степанов, заместитель Кузнецова. Выехали вместе на «Красной стреле». Н. Г. Кузнецов вспоминает: «9 ноября 1947 года мы вместе с ним (с Галлером. — С. З.) ехали в одном поезде по вызову главкома в Москву. „Что бы такое могло быть?“ — спрашивал он меня, нервно причесывая по привычке свои усики. А я сам ничего не знал. Только из намеков по телефону мы знали, что дело касается каких-то передач Главным штабом то ли чертежей, то ли описаний наших торпед англичанам во время войны»[297].

С трудом заставил себя уснуть в ту ночь Лев Михайлович. Было тревожно: вызваны бывший нарком и бывший заместитель наркома, Алафузов и Степанов — начальники Главного морского штаба в годы войны. Если б это был какой-то пустяк, вызвали бы одного. Странно… И Лев Михайлович вдруг подумал: вернется ли он в Ленинград, увидит ли еще сестер, лежать ли ему на Смоленском кладбище рядом с отцом и матерью? И тут же отбросил эту мысль — чушь, черт знает что лезет в голову…

На Ленинградском вокзале их ожидали автомашины, поехали на Козловский. Здесь узнали: будет следствие, которое имеет целью выявить, не переступили ли они положенные пределы служебного долга, передавая в годы войны ту или иную информацию иностранным представителям. Каждому уже выделен следователь. И начался допросный марафон, растянувшийся на два месяца. Адмирал флота Н. Г. Кузнецов и адмирал Л. М. Галлер, адмирал В. А. Алафузов и вице-адмирал Г. А. Степанов — кто вы, подсудимые? Но ведь не взяты под стражу и вольны после затемно заканчивающегося допроса выйти за проходную, ночевать где угодно, лишь бы к подъему флага быть снова в отведенной каждому (следователю каждого?) комнате.

Всех четырех следователи допрашивали по единой, видимо заранее утвержденной, схеме, спрашивали по специальному и тоже одинаковому вопроснику. И в первые же дни им стало ясно, откуда тянет гарью… Адмиралы могли свободно общаться во время перерывов на еду и после окончания, так сказать, рабочего дня. Но всех по одному и тому же вопросу допрашивали одновременно. Поэтому как-то согласовать ответы было невозможно. Но они быстро поняли: им явно шьют дело, причем дело, имеющее политическую окраску. Вспомнили про историю с биологами Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскиным. Казалось бы, биология и Военно-Морской Флот — что общего?.. Но Лев Михайлович сказал, размешивая ложечкой сахар в стакане: «Товарищи, общее есть — связь с иностранцами. Тут и так называемое преклонение, и раболепие, и все прочее. Будьте готовы…» Но никто не хотел в это поверить.

Похоже, что гнусное дело, состряпанное против тех, кто готовил к войне и с честью провел ВМФ сквозь тяжкие ее годы к славному Дню Победы, началось с доноса, вышедшего из стен Научно-исследовательского института Минно-торпедного управления ВМС. Донос капитана 1 ранга В. А. Алферова попал к Берии и Булганину. Сам ли Алферов решил сообщить «куда надо», что передача союзникам торпеды высотного торпедометания «45–36 ABA» нанесла серьезный ущерб мощи Родины? Быть может, его кто-то умело спровоцировал, подтолкнул на бесчестный поступок? Или сыграл свою роль разгорающийся шабаш борцов «с безродным космополитизмом»? Так или иначе, но донос поступил и был встречен, очевидно, с радостью. По, видимо, в ведомстве Берии решили, что единичного преступного деяния маловато, для дела нужно поболе. И началась работа… Поэтому допрашивала адмиралов уже не только по торпеде «45–36 ABA», но и по передаче союзникам документации по артиллерийскому вооружению кораблей, дистанционной 130-мм гранаты, некоторых навигационных карт и… акустической торпеды с потопленной в 1944 году в Финском заливе немецкой подводной лодки «U-250».

Все перечисленное было действительно передано военно-морским миссиям союзников. Чем же это было вызвано? Еще 30 сентября 1942 года нарком иностранных дел В. М. Молотов направил послу Великобритании Арчибальду К. Керру письмо с текстом соглашения об обмене между СССР и его страной информацией, относящейся к «предметам вооружения»[298]. Это был ответ на письмо британского посла с обязательством передать СССР соответствующую информацию по вооружению. Таким образом была создана юридическая основа по обмену между союзниками данными по различным видам вооружения. Позже аналогичное соглашение было заключено с США. На этом основании вначале англичане, а затем и американцы открыли доступ представителям наших военных и военно-морских миссий, нашим военным и военно-морским атташе на многие свои заводы и арсеналы, в базы и на корабли. Началась в значительных масштабах передача Советскому ВМФ технической документации по вооружению, а также поставка военной техники, в том числе кораблей (того, что передавалось по линии Генштаба и управлений Красной Армии касаться не будем).

Масштабы поставок для ВМФ значительно возросли с распространением на СССР закона о ленд-лизе. Долгое время военно-морские миссии союзников не требовали от советской стороны ответного доступа на наши заводи и арсеналы и получения специальной информации, не ставили и вопрос о поездках на действующий флот. Однако в 1943 году англичане и американцы стали выражать недовольство односторонностью обмена. Наши представителей в Англии из группы вице-адмирала Н. М. Харламова и в США из группы вице-адмирала М. И. Акулина стали ограничивать в посещении промышленных и военных объектов, о чем они сообщили в Наркомат ВМФ[299]. Британское Адмиралтейство отказало в дальнейшей передаче официальной информации и технических материалов. Военно-морской атташе посольства США в Москве контр-адмирал Дункан жаловался в Наркомате ВМФ, что за год пребывания в столице СССР он один раз был на Северном флоте и один раз его повели на московскую фабрику пищевых концентратов. Аналогичные претензии предъявил представитель британского флота контр-адмирал Майлс[300]. Он также выразил удивление, что уже длительное время мы не передаем просимые англичанами чертежи 130-миллиметровой дистанционной гранаты, боевое применение которой они наблюдали во время совместной операции советского и британского флотов в Баренцевом море.