Пол Теру - Старый патагонский экспресс

С небес сочилась влага, и вскоре вдоль полотна стали видны последствия оползня: разрушенные и опрокинутые ограды и ручьи, пересекающие полотно дороги по песчаным перешейкам. Я высунулся из двери, чтобы как следует разглядеть оползень, и проводник спального вагона у меня за спиной заметил:

— Это Вулкан.

— Я и не знал, что здесь есть вулканы.

— Нет, это город называется Вулкан.

Я понял, что все это время ошибался: все упоминания о вулкане, которые я слышал по дороге, были всего лишь названием города Вулкан.

— Сколько нам еще ехать? — спросил я.

— Мы прибудем в Буэнос-Айрес с опозданием примерно в полтора дня.

Пока не стемнело, я читал «Конец игры» Дюрренматта. В оригинале название мне нравится гораздо больше — «Судья и его палач». После слабого и несообразного сюжета Джека Лондона Дюрренматт показался мне ослепительным, как бриллиант, и пришелся очень кстати со своей мудрой упорядоченностью. Для чтения во время путешествия поездом нет лучшей книги, чем такой роман с четко продуманным сюжетом. Он помогает внести хоть какую-то видимость порядка в непредсказуемость пути.

В Джули я увидел, что река, совершенно пересохшая в нескольких милях к северу, снова стала полноводной. Здесь Рио-Гранде вполне оправдывала свое название. По берегам росли деревья с пышными кронами и яркие цветы, и вечерний туман сгущался над водой. Джули выглядел мирным и мокрым: он находился на приемлемой высоте, чтобы радовать своим климатом без издержек в виде горной болезни. Цветы, орошенные дождем, наполнили воздух своим благоуханием, и с реки налетал свежий ветерок. Картина была вполне идиллической, однако позднее я узнал, что здесь случилось ужасное наводнение и тысячи людей пришлось эвакуировать. Невозможно высмотреть все из окна вагона.

На вокзале оказалось полно индейцев, которые пришли встречать тех индейцев, что приехали с границы. Это было последнее место в Аргентине, где я увидел сразу так много индейцев, а ведь в Аргентине есть люди, которые отрицают, что в этой стране они настолько многочисленны. Вот почему Джули можно было считать своего рода границей, конечной точкой великого пути древних инков. Здесь так пышно росли деревья, что казалось, будто они погребли под собой весь город.

Я был бы рад задержаться здесь, и я уже почти на это решился, но не успел сойти на перрон, как увидел, что к нашему составу прицепили два десятка новехоньких вагонов, и в их числе замечательный вагон-ресторан. Я давно не чувствовал себя так чудесно: ни головной боли, ни горной болезни, и мой аппетит ко мне вернулся (а ведь всего день прошел с тех пор, как я сидел в Виллазоне и пытался грызть орехи), а заодно с ним и жажда. Я поспешил в вагон-ресторан и заказал графин вина. Официант в черном фраке накрывал столы: скатерть, серебряные приборы, вазы с цветами. Но его усердие пропадало впустую. Я был здесь единственным клиентом.

Обед — теперь мы проезжали город генерала Мигеля Мартина де Гуэмеса по дороге в Тукуман — состоял из пяти блюд. Домашний суп с клецками, колбаски с полентой, котлеты из телятины, салат с ветчиной и десерт. Официант не отходил от меня, старательно подливая вино в бокал, и только когда я отобедал и закурил трубку, позволил налить себе вина и сесть со мной, чтобы поболтать.

Он говорил по-испански с сильным итальянским акцентом, как и многие жители Аргентины. Но при этом он почти не знал итальянского.

— Я итальянец, — признавал он, но говорил это так, как американцы говорят «Я поляк» или «Я армянин»: то ли клеймо, то ли отличительный признак иммигранта из далекой страны.

— Нам повезло, что этот поезд идет до конца, — сказал он. — Это первый состав, который проедет через Вулкан. Вы ведь видели оползень?

Я видел: гора глины, завалившая железную дорогу.

— Несколько составов уже пытались проехать до того, как полотно полностью расчистили, и, извольте видеть, сошли с рельсов. Поэтому движение пришлось перекрыть совсем. Я сам проторчал здесь две недели, пока не прибыл первый поезд.

Какая насмешка судьбы: этот официант торчит две недели в Джули, дожидаясь «Панамерикано», и вот наконец состав приходит, и к нему цепляют его вагон-ресторан, чтобы обслужить одного-единственного пассажира — меня. Однако официант вовсе не унывал по этому поводу.

— В каких странах вы побывали?

Я ответил.

— И какая же страна понравилась вам из них больше всего?

«Они не выносят критики».

— Аргентина, — сказал я.

— Остальные совсем бедные, — сказал он. — Знаете, сколько здесь стоит хороший стейк? Хотя бы приблизительно?

Я сознательно занизил цену, назвав ему в песо эквивалент пятидесяти центам. Он возразил — не без обиды, — что фунт отборной вырезки стоит семьдесят пять центов.

Это было весьма оригинальное доказательство процветания для страны, в которой годовая инфляция колеблется от трехсот до четырехсот процентов. Каждый день песо обесценивался, и дорожало все, кроме стейков. Большинство аргентинцев ест стейки по два раза в день, и даже самый ничтожный служащий заказывает себе на обед большой кусок мяса с картошкой фри. Я припомнил, что суровее всех критиковал Аргентину некий В. С. Найпол в своих статьях в «Нью-Йоркском книжном обозрении», чем вызвал довольно бурный отклик. Никто не понимал, с какой стати он так ополчился на Аргентину, поскольку никому не было известно, что он вегетарианец.

— Как вы находите этот поезд?

«Не вздумайте их критиковать ни под каким видом!»

— Это один из лучших поездов, какие мне приходилось видеть.

— Он и есть самый лучший. Здесь отличное оборудование: откидные кресла, просторный и удобный салон. Но вы только взгляните на пассажиров! Едут в первом классе и плюют на пол, вешают одежду на лампы, поднимают ноги прямо в ботинках на эти чудесные кресла, — он сопровождал свою речь истинно итальянской жестикуляцией и гримасами, изображавшими невоспитанную публику. Повара, присоединившиеся к нам, сочли это особенно смешным. — Вы ведь видели их? И что мы можем с этим поделать? Они просто понятия не имеют, как положено себя вести в поезде, вот и все!

Его негодование было обращено на всех пассажиров подряд. Он не заострял внимание на недостатках какой-то определенной социальной группы, он ни разу не упомянул индейцев. Это принесло мне большое облегчение. Один из несомненных плюсов Аргентины — тот же, что я обнаружил в Коста-Рике, — что при желании человек может сохранить свою анонимность. С этой точки зрения лица, которые встречались в «Панамерикано», можно было принять за лица, какие вы увидите в любом поезде в Штатах, да и в Европе, если уж на то пошло. В Аргентине вам ничего не стоило затеряться в толпе. Это было очень мне на руку, упрощало путешествие и позволяло наблюдать за людьми сколько угодно, не привлекая к себе интереса.