Лидия Чуковская - Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Дорогая Лидочка!

Порадовался вместе с Вами телеграмме, о которой Вы пишете.

Завидую лозаннцам. Боюсь, что вторично мне в этот город не попасть. Может быть, есть другой способ познакомиться с Вашей «Цветаевой»?

Ни Гинзбург, ни Можаева я не читал.

Читать предпочитаю старое, т. е. перечитываю. Сейчас — протопопа Аввакума. Мориака.

Впрочем, с большим удовольствием перечитал и Белова — «Привычное дело». Остальное у него жидковато и вяловато.

5/IX 82.

Дорогой Алексей Иванович.

Вы пишете, что Вам не столько хочется читать новое, сколько перечитывать. Мне тоже. Мечтаю о Толстом, о Чехове. Но вряд ли доживу до этого счастья. Я систематически не успеваю делать свои ежедневные уроки. Если же иногда выпадает счастливый день и я зарабатываю себе право читать — то читать приходится то, что нужно для моих двух параллельно ведущихся работ, или то, что мне дарят, требуя отзыва, совсем чужие люди. Толстой и Чехов давно отступили в область мечты, как и многое другое.

Я очень хотела бы, чтобы Вы познакомились с моей Мариной[692]. Она сейчас гостит в Ленинграде, у моего друга. Но наладить Ваше свидание не берусь.

«Народная стройка», то есть добровольческий ремонт дачи К. И., продолжается. Молодые люди каждую субботу и воскресенье, сменяя друг друга и один лучше другого, приезжают в Переделкино и проводят свои свободные дни под домом, в лужах натекшей воды, в пыли обратившихся в пыль кирпичей. Они таскают под дом глину, песок, цемент, кирпичи и создают некое чудо прочности. Только для облицовки фундамента приезжает наемный специалист каменщик. Часть дома в лесах — мальчики штукатурят и будут красить. (Если бы сентябрь был сухой!) Дом уже не ходит ходуном, не трясется — если бы не они, он уже рухнул бы. А до сгнивших балконов доберемся, наверное, только будущим летом.

Я уже годика этак 3 вожусь с Митиной книгой, из которой ничего не выходит.

У нас в саду свои яблоки! Запах в комнате, когда их собирают и вносят, несказанный. Мы их раздаем. Пишите.

8/X 82.

Дорогой Алексей Иванович.

Конечно, худо, что Александра Иосифовна не позвонила Вам перед отъездом в Москву. Хотя я и не могу сказать, что наше свидание с ней состоялось — ибо я почти не способна была к собеседованию, — но все-таки она виделась с Люшей, со мной — хоть и в болезни — и могла бы поделиться с Вами своими впечатлениями.

А поссориться я действительно не хочу. Но не зарекаюсь.

Однако главное, чего я желала бы от Шуры добиться, — это ее воспоминаний о Т. Г. и об С. Я. Ведь у нее десятки их писем. Кроме того, она не потеряла память на хронологию, имена и пр. — как катастрофически теряю я. Но я уже устала разговаривать с ней на эту тему, побуждать ее и подталкивать. Да ведь каждый человек и сам знает свой долг.

Фундамент под дачу подведен, крыльцо выкрашено, весь вход оштукатурен. Были бы и балконы починены теми же героическими руками, да нет досок (Литфонд нам ничего не продает; кирпичи, гальку, краску мы купили, а вот доски не удается). Но началась сейчас новая беда, с которой добровольцам не справиться: испортился один из газовых котлов, надо вызывать газовщиков и водопроводчиков, а это дело сложное. Вообще же в последний мой приезд дом был накануне взрыва (на котлах — 120° вместо 70. Трубы раскалены и притом неравномерно, т. е. не только котел испорчен, а внутри радиаторов — пробка.) Предстоит новая возня — т. е. новый предлог для Люши не ехать в отпуск. В последнее воскресенье провела 9 экскурсий, всего 120 человек. Очень мучительны иностранцы — многие без языка — и непонятно, что с ними делать. Пришли, например, 40 человек финнов — какое-то финское землячество — из которых 20 не понимают по-русски. И вообще по их лицам не понять, что они понимают и что им интересно.

…Третьего дня, вернувшись в город с дачи, я внезапно застала у Люши в гостях Вашего однодомца — Данилу Александровича[693]. Я его раньше никогда не видала. Что ж, и я присела за стол, и мы провели вместе минут 20 (он торопился на поезд). Признаюсь: впечатление неприятное. Омертвелое чиновничье лицо. Он прекрасно владеет своими лицевыми мускулами. Был благосклонен. Я была очень вежлива. Но имела глупость спросить о доске К. И. Он мгновенно «превратился в пуделя и ушел под кровать», как говорила А. А. Я очень себя ругала.

Мы приняли грустное решение: будем отмечать только 1 апреля — день рождения К. И. — а 28 окт., день смерти, не будем. Юбилей съел не только силы, но и переворошил весь материал — 4 выставки, 5 съемок и вечеров — и Люша более не в силах снова все поднимать.

28.X.82.

Дорогая Лидочка!

Сегодня 28-е, день смерти Корнея Ивановича. Зная, что Вы не отмечаете теперь этот день, телеграммы не послали, но — помним и мыслями, как всегда, с Вами и Люшей.

Мы счастливы, что удалось побывать в Москве, трижды повидать Люшеньку, два раза — Вас. Огорчены, что не побывали на могиле.

В Ленинграде меня ждало Ваше письмо, опущенное в ящик в день нашего отъезда из Питера.

Отвечать, кажется, уже не на что, обо всем поговорили. Скажу только несколько слов о человеке, который и мне, и Вам не нравится, а Люшу чем-то привлекает. Все, что Вы написали, включая уползающего под кровать пуделя, — до последнего штриха точно.

На днях я встретил его на лестнице, мы доставали почту из наших ящиков. Он сказал мне, что был у Люши и видел Вас. Потом оглянулся и сказал:

— Скажите, А. И., вы должны знать: на какой почве поссорились А. А. и Л. К.?

— Если вы читали книгу Л. К., Вам должно быть известно, что этого не знает сама Л. К.

— Неужели она даже не делала попыток узнать?

— Насколько мне известно, нет.

Я пошел к выходу, он — наверх. И сверху крикнул:

— А вы бы стали пытаться?

Кто в нем говорит: художник, душевед или, наоборот, душегуб — не знаю.

Кстати, об А. А. Работая вчера над своими старыми записными книжками, я наткнулся на цитату из С. П. Жихарева: «Бог посетил меня с Новым годом и новым горем».

Что это — совпадение? Или застрявшие в памяти и ставшие своими слова (как это нередко бывает)?[694]

Читаю В. В. Иванова «Чет и нечет»[695]. Ох, ох! Дело не в том, что трудно, а в том, что не радует. Точные науки запятнали себя (для меня во всяком случае) в тот момент, когда появились на свете атомная и водородная бомбы. Кибернетика и астронавтика в этом не повинна, но у меня и к ним отношение — не дружеское.