Борис Тененбаум - Великий Черчилль

(Иногда утверждают, что этот вопрос Гитлер адресовал Бережкову, но Бережков был переводчиком Деканозова, а не Молотова. Молотову же беседу с Гитлером переводил именно В.Н.Павлов.)

Стороны согласились пригласить на встречу представителей польского «лондонского» правительства, и Черчилль немедленно вызвал их в Москву телеграммой.

Обнаружив, что Сталин согласен наконец с ними поговорить (он отказывался иметь с ними дело, предпочитая признавать в качестве «польского правительства» не их, а так называемый «Люблинский Комитет», сформированный в Советском Союзе), Черчилль предложил ему на рассмотрение тут же нарисованную им на бумаге таблицу распределения влияния:

1. Румыния: русское влияние 90 %, все остальные – 10 %.

2. Греция: англичане/американцы – 90 %, СССР – 10 %.

3. Югославия: англичане/американцы – 50 %, СССР – 50 %.

4. Венгрия: англичане/американцы – 50 %, СССР – 50 %.

5. Болгария: англичане/американцы – 25 %, СССР – 75 %.

Сталин поглядел на лежащую перед ним записку Черчилля и немедленно, не раздумывая, пометил ее синим карандашом, выражая согласие.

Черчилль спросил: «Не выглядит ли слишком циничным то, что мы решаем вопросы, от которых зависят судьбы миллионов людей, в такой легкой манере? Не лучше ли сжечь эту бумагу?»

«Нет, – ответил Сталин. – Сохраните ее».

Черчилль заключенному столь быстро «процентному» соглашению был очень рад. Но история эта интересна не только сама по себе. С ней связанo и некоe дополнительнoе обстоятельствo.

Черчилль не вставил в свою «таблицу» Польшу.

IX

Про людей известных и популярных всегда рассказывают всякого рода занятные истории, а уж про известных и популярных генералов – тем более. Про Монтгомери, выслужившегося из рядов, рассказывали такую историю: когда он в чине майора заведовал физической подготовкой своей части, его вызвал к себе командир полка и сказал, что ожидается товарищеский матч по футболу с соседней частью и что его надо выиграть.

«Слушаюсь, сэр!»– браво ответил майор Монтгомери.

«Но имейте в виду, майор, – продолжил командир, – соседей обижать не надо, так что счет должен быть не слишком крупный, щадящий их самолюбие».

«Слушаюсь, сэр!»– по-прежнему браво ответил Монтгомери.

«Вы свободны, майор, – сказал командир полка и, глядя уже в спину выходящему в дверь Монтгомери, добавил: – Но все-таки – сделайте так, чтобы я был уверен в победе».

Матч состоялся в намеченный для него день, и на перерыв команда Монтгомери ушла со счетом 12:0. Командиру полка, взбешенному тем, что теперь уж отношения с соседями испорчены навек, верный долгу майор Монтгомери, вызванный им на ковер, в ответ на упреки покаянно ответил:

«Но, сэр, вы же сами просили сделать так, чтобы мы были полностью уверены в победе?»

Для того, чтобы иметь успех, анекдот должен соприкасаться с действительностью. B данном случае он соприкасался с ней весьма тесно: генерал Монтгомери, во-первых, очень основательно готовился к встречам с противником, во-вторых, слушался приказов только в той мере, в которой они не мешали ему достигать гарантированной победы с огромным счетом, в-третьих, вопросы такта, этикета и даже простой вежливости его пoниманию были, пожалуй, недоступны.

После Эль-Аламейна он попал в категорию национальных героев, следовательно, стал практически несменяем. Соответственно, теперь он уже открыто презирал своих начальников – которые, все как один, платили ему неприязнью, начисто не признавал людей, равных ему по положению, но сражения свои готовил долго, методично и чрезвычайно внимательно.

Что интересно, он был популярен среди подчиненных ему солдат – конечно, среди тех, кто не должен был соприкасаться с ним лично. Они знали, что одним из важнейших критериев успеха операции для их генерала было максимально возможное снижение потерь. В этом смысле он был полной противoположностью Паттону, который вечно рвался вперед, «несмотря ни на что». Его солдаты считали, что он строит себе репутацию победоносного полководца на их крови – однако приказов слушались. Дисциплина есть дисциплина, даже в «армии граждан», как с гордостью определяла себя армия США.

Так что надо оценить по достоинству план операции «Market-Garden», который Монтгомери представил на рассмотрение своему начальнику, генералу Эйзенхауэру – план предлагал такие смелые шаги, что скорее они подошли бы Паттону.

Идея заключалась в том, чтобы сменить стратегию «наступления на широком фронте», по всей линии границы Германии с Францией и Бельгией, на удар на узком участке, прорваться за Рейн и на правом берегу реки резко повернуть к Руру. Выгоды при этом достигались огромные: немцы теряли возможность закрепиться на старых укреплениях «Линии Зигфрида», их индустриальная база производства оружия выключалась полностью, а вступление союзных войск уже на территорию собственно Германии вполне моглo вызвать там такой же политический крах, который случился с Муссолини после вторжения в Италии.

Эйзенхауэр предложенный ему план внимательно выслушал. Надо сказать, что Монтгомери он не любил. Британский герой никогда не упускал случая показать всем и каждому, что он, заслуженный служака, прошедший на своем пути наверх все ступени воинской иерархии, думает об «американском штабном», всего лишь подполковнике, волею судьбы вознесенном в чин полного генерала и в силу каких-то непонятных причин имеющем право отдавать ему, Монтгомери, приказы.

Так что, по всей вероятности, первым побуждением Эйзенхауэра было отказать Монтгомери в проведении его проекта в жизнь.

Однако генерал Монтгомери недооценивал генерала Эйзенхауэра. Он, конечно, не имел боевого опыта, сравнимого с тем, который имел его подчиненный, но тем не менее был превосходным администратором, организатором, политиком и дипломатом. И он принимал во внимание более веские факторы, чем личная приязнь или неприязнь.

Поэтому он рассудил, что план имеет свои преимущества.

Во-первых, он доверял суждению Монтгомери в узко-военных вопросах. Во-вторых, план обещал быстрое, в течение осени – зимы 1944 г., окончание войны. В-третьих, Эйзенхауэр и не думал прекращать наступление по широкому фронту – но удар в Голландии, на севере, мог открыть наконец порт Антверпена. Город был уже захвачен войсками Монтгомери, но устье реки Шельды все еще было блокировано, и пользоваться портом было нельзя. А поскольку все снабжение союзных армий держалось на одном только Шербурге и железные дороги Франции после долгих бомбежек функционировали плохо, все припасы на фронт приходилось возить на грузовиках. Тыловые службы с подвозом не справлялись. Так что открытие для операций большого порта в Антверпене, вблизи линии фронта, решало для Эйзенхауэра многие проблемы.