Быть Джоном Ленноном - Рэй Коннолли
Его любимицей всегда была кузина Лейла. Она стала врачом и в письме распекала его за образ жизни, а он быстро написал ей ответ, где по-доброму назвал сестренку «старой калошей-командиршей» и сказал, что она, возможно, «немного наивна» в суждениях, а потом слегка поворчал насчет Мими. Он писал, что подумывает брать уроки игры на фортепиано, ведь умеет «играть лишь восемью пальцами… сам выучился, звучит паршиво… Мими никогда не давала мне поставить пианино в дом… говорила, это для простаков», — и добавлял, что тетя по-прежнему уверена, будто у него «нет таланта» и ему «просто повезло». На самом деле Мими так не считала, но шрамы от их давних перепалок, о которых знала вся семья, все еще оставались. «Она всегда жаждала всех кастрировать (хоть мужчин, хоть женщин) и положить их яйца в яблочный пирог!» — так весело он закончил свою маленькую жалобу.
А вот среди тех, кому Джон, наверное, не писал, был Майкл де Фрейтас, все еще известный газетам под «революционным» именем Майкл Икс. Однако Леннон добавил свою подпись к петиции, призывающей к помилованию, после того как в суде Тринидада де Фрейтаса признали виновным и приговорили к смертной казни за убийство. Джон, давний противник смертной казни, не оставил человека, которому когда-то доверял и который, как считал сам Леннон, мог перемениться, — но который обманул его на тысячи фунтов еще до того, как совершил убийство. Де Фрейтас не был помилован. 16 мая 1975 года его повесили в Порт-оф-Спейне.
Беременность Йоко протекала тяжело, и Джон проявил себя заботливым, внимательным и любящим, пока она по указаниям врача большую часть времени лежала в постели. А когда в конце сентября ее забрали в госпиталь в Нью-Йорке на две недели раньше срока, он пошел с ней и «спал на полу», о чем позже напишет Джулии, своей единоутробной сестре.
Его проблема с американской визой тянулась уже четыре с лишним года — он окопался еще глубже и не позволил себя экстрадировать. В октябре, в больнице, он услышал добрые вести. С преимуществом в два к одному Апелляционный суд США постановил, что его обвинение в хранении марихуаны в Лондоне в 1966 году было несправедливым по стандартам американского законодательства, — и рекомендовал Службе иммиграции и натурализации действовать по своему усмотрению в отношении его визы. На горизонте впервые замаячил просвет.
Ближайшим будущим был их с Йоко ребенок. Есть различные противоречивые теории о том, почему Шон Оно Таро Леннон появился на свет через кесарево сечение 9 октября, в день рождения Джона. Может, Йоко, как многие в Японии и в странах Дальнего Востока, верила в то, что сын, родившийся в один день с отцом, наследует душу отца, когда тот умрет? Джон позже отрицал, что причиной стало именно это, но Йоко не чуждалась разных причудливых убеждений, и в том, что касается личных дел, ни ее словам, ни словам Джона всецело доверять нельзя. Как бы там ни было, ребенок две недели пробудет в реанимации, и лишь потом Йоко сможет забрать его домой. В сочетании с хорошими новостями от Леона Уайлдса, иммиграционного адвоката, пришло время двойного праздника. Элтон Джон стал крестным. Джон в шутку скажет, что Элтона выбрали за бездетность (в то время), благодаря чему Шон мог унаследовать все его деньги.
Няни у Леннонов сперва не было, о чем Джон напишет своей единоутробной сестре Джулии — родственники, должно быть, криво усмехнулись, читая это в Ливерпуле, где мало кто мог позволить себе няню; у Синтии, растившей Джулиана, няни точно не было. Но, хотя Джон и ворчал, что не может нормально поспать, пока Йоко кормила грудью и требовалось быть с ней рядом каждые четыре часа, он и правда радовался своей новой роли.
Еще до рождения Шона Йоко сказала: когда у нее ребенок родится, разделение труда в их доме будет не таким, как в обычных семьях. Растить малыша предстояло Джону — как в прошлом воспитывал Кёко ее второй муж, Тони Кокс. Решили, что взамен, в отсутствие Аллена Клейна и кого-либо еще, Йоко уделит больше внимания делам Джона. Опыта в бизнесе у нее не было. Но чего ей всегда хватало, так это уверенности в себе. В конце концов она станет его менеджером и возьмет под контроль финансы. Да он, в общем-то, и сам не проявлял особого стремления вести активную карьеру. «Как-то меня не колышет, буду ли я вновь записывать песни», — напишет он в 1978 году. Тем более что теперь, когда им дали доступ к фондам Apple, ему и не нужно было ничего записывать: деньги от роялти на его песни и пластинки текли рекой.
И пока Йоко раздавала повеления все увеличивавшемуся персоналу «Дакоты» из офиса на первом этаже, названного ею лично «Первой студией», — Джон был только счастлив уйти в тень и перейти к написанию писем, развлекая старых знакомых своими по-прежнему искрометными шутками. В письме ко мне той осенью он упомянул Джорджа как «Джорджа (един я с Богом) Харрисонга», который был в Нью-Йорке и которому выпала «безграничная честь» повстречаться с «невероятно красивым и умным Шоном Оно Ленноном», а закончил он так: «P. S. Bay City Rollers — геи (ой, сенсация!), но один притворяется. И куда только катится мир!»
Еще одно письмо, написанное в том же году, только раньше, он отправил бывшему гастрольному администратору Beatles Мэлу Эвансу. Мэл планировал написать мемуары, основанные на дневниках, которые он вел, работая на битлов, но хотел начать только с благословения Джона. Джон был обеими руками за. «Деньги-то делай, да только не марайся…» — посоветовал он.
Мэл всегда был ему близок. Тяжеленный и рослый, в шесть футов четыре дюйма, милый великан и телохранитель Beatles своими огромными размерами, любезными манерами и очками в роговой оправе останавливал любого, кто мог причинить им вред. Как и Нил Эспинолл, Мэл был на всех концертах и на каждой студийной записи. Он был не просто сотрудником. Он был верным другом. Он не вставал ни на чью сторону, но был всегда готов помочь, и битлы настолько его ценили, что после того, как Аллен Клейн уволил его, Мэл уже на следующий день узнал, что возвращен на работу общим решением Beatles.
Когда Beatles распались, заняться ему было особо нечем, и Мэл, уже не связанный с Badfinger — группой, которую он сам же и открыл, —
