Оксана Балазанова - 10 гениев живописи

«Я не знаю, хороший ли я живописец, но я хороший рисовальщик», – так в 1935–1936 годах говорит о себе сам художник. И действительно, в основном он рисует, почти перестав писать картины.

В 1936 году Пикассо официально расстался с Ольгой. Через некоторое время с помощью адвокатов они разделили имущество, но разводиться официально не торопились, и Ольга, с точки зрения закона, до самой своей кончины продолжала считаться женой Пабло Пикассо. Самое интересное, что с Мари-Терез – основной причиной домашних скандалов – Пабло тоже почти перестал поддерживать отношения, хотя в 1935 году она родила ему дочь Майю. Ребенка назвали Марией Консепсьон в честь той самой умершей сестры Кончиты. Малышку при этом записали как дочь неизвестного отца, а художник согласился быть ее крестным (!).

Пикассо покинул и Париж, и поместье Буагелу, переселился в местечко Трембле под Версалем и жил уединенно. Здесь он большей частью писал натюрморты с горящей свечой возле окна, книгами и бабочкой на подоконнике – гимн тишине.

Он обеспечивал обеих своих женщин деньгами, но на людях предпочитал появляться с третьей дамой – югославской художницей и фотографом Дорой Маар. Она стала главным источником его вдохновения в предвоенные годы. Их связь продлится до 1946 года.

Но до 1946-го еще надо дожить. Мир в Европе весьма неустойчив. Первая мировая война не только не решила, а наоборот, обострила проблемы. В Германии вовсю цветут реваншистские настроения. В Италии буйствуют чернорубашечники.

Пикассо с нетерпением следил за событиями на родине. Когда в 1936 году Правительство Народного фронта предоставило автономию Стране Басков, он, как за самого себя, радовался за гордый народ, никогда и никому не покорявшийся еще со времен мавров. Но вскоре франкистский режим упразднил автономию. В 1936–1939 годах на родине Пикассо разгорелась братоубийственная гражданская война. В это время республиканское правительство Испании попросило Пикассо стать директором мадридского музея Прадо. Он согласился, писал картины, продавал их, а вырученные деньги вносил в фонд обороны. В январе 1937 года художник написал памфлет «Мечты и ложь Франко» с иллюстрациями, по накалу страстей, лаконичности и броскости напоминающими плакаты (серия акватинт «Мечты и ложь генерала Франко», отпечатанная в виде открыток, разбрасывалась с самолетов над позициями франкистов).

А 26 апреля 1937 года всех потрясло сообщение о бомбежке Герники. Герника – небольшой баскский город с двумя заводами – машиностроительным и оружейным – оказался почти стертым с лица земли бомбардировкой германской авиации.

Еще в январе 1937 года Пикассо получил заказ республиканского правительства на панно для испанского павильона на международной выставке в Париже. Он долго не начинал работать над этим заказом, все откладывая и откладывая за другими заботами и картинами. Но потрясенный бомбежкой Герники Пикассо взял невероятные темпы. За какой-нибудь месяц он создал полотно 1,5 метра в высоту и 8 метров в длину. 1 мая он закончил черновой набросок, 11 мая приступил к работе над холстом, а в начале июня картина уже висела на выставке. Дора стояла рядом и фотографировала создание «Герники» этап за этапом.

Это полотно можно считать главным событием середины тридцатых годов и, пожалуй, самой значительной работой Пикассо за всю его жизнь. Все основные элементы «Герники» уходят корнями в испанскую почву. Истоки этой картины можно увидеть в полотне Гойи «Расстрел повстанцев в ночь на 3 мая 1808 года», но одновременно в ней преломились и глубоко личные впечатления художника, нарисовавшего когда-то на стене мансарды Сабартеса (его друга еще с 1899 года, а с 1935 года – личного секретаря и биографа) «бычий глаз». Тайна выразительности «одинокого глаза» давно преследовала художника – еще с тех пор, как он увидел на фреске Микеланджело «Страшный суд» человека, закрывшего один глаз рукой. Его поразил невыразимый ужас, сосредоточенный в другом глазу. Светлые и темные монохромные краски словно доносят до нас жар от всполохов пожара. В центре композиции, наподобие фриза, в соединении кубистическо-сюрреалистических элементов показаны павший воин, подбегающая к нему женщина и раненая лошадь. Здесь же изображена плачущая женщина с мертвым ребенком, за ее спиной – бык со сверкающим глазом и женская фигура с воздетыми вверх руками, охваченная пламенем. В темноту маленькой площади, над которой висит фонарь, протягивается длинная рука со светильником – символом надежды. (До 1981 года это поразительное полотно находилось в Нью-Йорке, в Музее современного искусства, сейчас оно хранится в музее Прадо.)

Уже всем стало ясно, что Европу вот-вот охватит война. Поднялась волна экономического кризиса, начались биржевые лихорадки, в прессе то и дело сообщали об аферах неслыханного масштаба, самоубийствах. Роковую беспомощность индивидуума хорошо ощущал Кафка, но он умер, не дожив до конца 1920-х, поэтому не мог увидеть собственными глазами и описать все это. И тогда появились монстры Пикассо.

Их подлинная сущность – безволие. Оно в их анатомии, бескостной, бесстержневой, как у чапековских саламандр («Сидящие женщины», «Купающиеся с мячом», «Спасение», «Женщина на берегу моря»).

Пикассо издевается над своими моделями. Он в который раз насмехается над окружающим миром, но это невеселый смех. 1938–1941 годы – это период исступленной ипохондрии в творчестве Пикассо.

Первое, что приходит в голову при взгляде на серию «Сидящих женщин», – здесь похозяйничал безумный хирург (даже маленькая дочь и старый друг Сабартес выглядят на портретах расчлененными каким-то маньяком). Глумливые дьявольские деформации достигают апогея в 1940 году – в год оккупации Парижа. Самое же отталкивающее впечатление, пожалуй, производит «Причесывающаяся женщина», а зловещая «Кошка, поймавшая птицу», просто наводит дрожь.

3 апреля 1940 года Пикассо подал официальную просьбу о предоставлении ему французского гражданства. 25 мая он получил официальный отказ. В документах полиции Третьей Французской Республики, принявшей такое решение, он назван анархистом, «так называемым современным художником, пропагандирующим коммунистические идеи». «Во время гражданской войны в Испании он перечислял значительные суммы денег социалистам» и даже грозился завещать все свое состояние СССР. Заключение звучит так: «Этот иностранный гражданин не имеет ни единой причины для получения французского гражданства и является личностью подозрительной с точки зрения национальной безопасности».

Мнение комиссара полиции 8 округа о жителе улицы Боэти как о достойном гражданине и ручательство служившего в армии Жоржа Брака изменили позицию чиновников полицейской префектуры: Пикассо был бы плохим французом. Через несколько лет после окончания войны, ближе к 1950-м, когда художественную славу Пикассо уже не могли игнорировать даже государственные институции, он с легкостью получил бы французское гражданство (да и любое другое тоже) – если бы выразил таковое желание. Но художник так и не захотел сделать этого. С началом войны американское посольство во Франции предложило Пикассо и Матиссу переехать в Соединенные Штаты, но оба мастера отказались. В те годы Пикассо чувствовал себя настолько одиноким, что даже стал время от времени заходить к Ольге, якобы поговорить о сыне, который тогда жил в Швейцарии.