Павел Анненков - Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта

103

Отвращенный (фр.).

104

Захватывает все (фр.).

105

Виноват! Гораций не подражатель (прим. Пушкина).

106

У одного только народа критика предшествовала литературе — у германцев (прим. Пушкина).

107

Вот еще дополнение к этому письму, где есть несколько заметок, касающихся того же «Взгляда» и повести «Ревельский турнир». «Все, что ты говоришь о нашем воспитании, о чужестранных и междуусобных (прелесть!) подражаниях — прекрасно, выражено сильно и с красноречием сердечным. Вообще мысли в тебе кипят. Об «Онегине» ты не высказал всего, что имел на сердце, — чувствую почему и благодарю, но зачем же ясно не обнаружить своего мнения? Покамест мы будем руководствоваться личными нашими отношениями, критики у нас не будет, а ты достоин создать ее.

Твой турнир напоминает турнир Walt. Scott’a. Брось немцев и оборотись к нам, православным. Да полно тебе писать быстрые повести с романтическими переходами. Это хорошо для поэмы байроновской. Роман требует болтовни: высказывай все начисто. Твой Владимир говорит языком немецкой драмы, смотрит на солнце в полночь (стр. 330) etc., но описания стана литовского, разговор плотника с часовым — прелесть. Конец также. Впрочем, везде твоя необыкновенная живость…» Мы уже видели письменную полемику между литераторами по поводу «Онегина», о которой намекает Пушкин и в этом письме. Замечательно особенно то обстоятельство, что поэт предавался полемике только на письме в это время, а печатной избегал, полагая, что век наступил не полемический. Вот что заметил он вскоре после своего вмешательства в прение между кн. Вяземским и «Вестником Европы»: «Если бы покойник Байрон связался браниться с полупокойным Гёте, то и тут бы Европа не шевельнулась, чтоб их стравить, поддразнить или окатить холодной водой. Век полемики миновал. Для кого же занимательно мнение Д[митрие]ва о мнении кн. Вяземского или мнение Пи[саре]ва о самом себе? Я принужден был вмешаться, ибо призван был в свидетели, но больше не буду… 24 июля 1824. Одесса». Однако же он совершенно изменил свой взгляд на предметы лет шесть спустя, как увидим.

108

Смешных жеманниц (фр.).

109

Из многих примеров внимания Пушкина к талантам и вообще готовности на ободрительное понуждение и совет выбираем следующие, первые попавшиеся нам на память. В 1827 году он встретил С. П. Шевырева похвалой его стихотворным произведениям и тут же, по изумительной памяти, прочел ему наизусть несколько стихов из его стихотворения «Я есмь…», только что напечатанного. В последующих годах он беспрестанно понуждал известного нашего артиста, М. С. Щепкина, к начатию записок о своей жизни и сценическом поприще своем и однажды, раскрыв белую тетрадь, сам написал ему первую строку будущего его труда. Один из лицейских его товарищей, занимающий ныне почетное место в морской службе, получил от Пушкина, при первом своем отправлении вокруг света, длинные наставления, как вести журнал путешествия. Он рассказывал нам, что Пушкин долго изъяснял ему настоящую манеру записок, предостерегая от излишнего разбора впечатлений и советуя только не забывать всех подробностей жизни, всех обстоятельств встречи с разными племенами и характерных особенностей природы. Барон Розен одним усилием своим выучиться русскому языку до возможной степени совершенства уже обратил на себя его внимание, а когда первые стихотворные произведения барона Розена показали и присутствие некоторой поэтической способности, Пушкин сделался его покровителем и наставником. Признавая в нем и драматический талант, даже в большей степени, чем у гг. Хомякова и Кукольника (как это видно из небольшой заметки, сохранившейся в записках его), Пушкин особенно направлял его вдохновение на лирический род поэзии, говоря: «Помните, что лирическим поэтом можно быть только до 35 лет, а драмы писать до 70 и далее». В апогее своей славы Пушкин с живым одобрением встретил известную русскую сказку г-на Ершова «Конек-горбунок», теперь забытую. Первые четыре стиха этой сказки, по свидетельству г-на Смирдина, принадлежат Пушкину, удостоившему ее тщательного пересмотра. Так точно перевод «Фауста» в стихах, сделанный г-ном Губером, нашел в нем восторженного ценителя, и несколько часов утра в продолжение нескольких дней посвящены были проверке этого перевода, вместе с молодым его автором. Мы уже не говорим о письмах Пушкина, которыми старался он утешить самую посредственность, обращавшуюся к нему за советами, и направить ее внимание в другую сторону. Вообще ни одного призыва к себе не оставлял он в пренебрежении и без ответа. В эпоху всеобщей страсти к альманахам один молодой человек, еще и не окончивший курса воспитания, обратился к нему за стихами в собственный альманах, для которого приготовлено было только одно заглавие. Пушкин тотчас же послал ему антологическое свое стихотворение «Труд» («Миг вожделенный настал…») при учтивом письме, в котором сожалел, что ничего более важного в эту минуту дать не может. Альманах, разумеется, никогда и не выходил.

110

Это уже было почти семейным качеством. Сам Александр Сергеевич рассказывал анекдот из детства своего. Меньшой брат его, Николинька, лежал при смерти. Александра Сергеевича ввели в комнату больного; умирающий ребенок распознал брата, успел показать ему язык и умер.

111

В «Северных цветах» на 1829 год из той же трагедии Шекспира помещен был отрывок (лучшее место всего сочинения) по переводу П. А. Плетнева. Не знаем, ему ли принадлежит и тот, о котором здесь идет речь.

112

Блестящими оборотами мысли (ит.).

113

В деревне он нашел послание Н. М. Языкова, известное «Тригорское», и с восторгом писал ему: «Милый Н[иколай] М[ихайлович]! Сейчас из Москвы, сейчас видел ваше «Тригорское». Спешу обнять и поздравить вас. Вы ничего лучше не написали, но напишете много лучшего. Дай вам бог здоровья, осторожности, благоденственного и мирного жития!»

114

«Вот моя трагедия. Я хотел сам занести ее к вам, но все это время я вел себя, как юноша…» (фр.).

115

Есть и еще неизданное стихотворение Пушкина, в котором выражается его воззрение на поэта, но оно особенно важно для истории, так сказать, его стихотворений. Кому не известна превосходная его пьеса «К Н.» («С Гомером долго ты беседовал один…»)? Известно также, что ее величавый и суровый тон переходит в конце к тихому, грациозному образу, сообщающему всей пьесе неуловимую прелесть: