Константин Ваншенкин - Писательский Клуб

Как-то он рассказал мне, что когда работал в «Москве» (редакция сперва помещалась в здании Гослита, на Ново-Басманной), то к нему без конца приходили писатели, среди них очень хорошие, и дарили ему свои книги с проникновенными автографами. Набралась целая библиотека. Когда же он был смещен, дарить перестали. Дядя Коля недоумевал: почему? Неужели так трудно прислать по почте?

Вот такой был дядя Коля Атаров.

Он регулярно писал. Иногда в соавторстве с женой, Магдалиной Дальцевой. В просторечии — Магдалой.

Так они сочинили роман о Джузеппе Гарибальди. Однажды я сказал ему, что, когда я был в Италии, меня умилило количество памятников этому герою и их разнообразие. Кстати, я забыл, в каком городе был похоронен Гарибальди, и спросил у Атарова.

Он коротко задумался и ответил, что их роман заканчивается до кончины главного персонажа.

Вероятно, чтобы не слишком огорчать читателей.

На диспансеризации

Когда-то писатели проходили в своей поликлинике регулярные (раз в год) обследования, без чего нельзя было получить не только санаторно-курортной карты, но и просто медицинской справки.

С утра сдавали на анализ то, что положено, а затем надлежало посетить кабинеты: глазной, отоларинголога, рентген, кардиологический и пр.

Везде народ, а у хирурга — никого.

Мой друг вошел, поздоровался, на вопрос о жалобах ответил отрицательно. После этого последовала просьба спустить штаны и нагнуться. Своей унизительностью процедура напоминала личный досмотр арестованного перед отправкой в камеру.

Хирург бегло заглянул моему коллеге между ягодиц, небрежно спросил:

— Поэт? — и разрешил подтянуть брюки.

— Но откуда вы узнали? — изумился мой собрат.

— У всех прозаиков геморрой! — хладнокровно ответствовал доктор. И снисходительно пояснил: — Сидячий образ жизни!..

Японская пилюля

Летом 1984 года моя жена, дочка и внучка отдыхали в Евпатории, а я оставался под Москвой, во Внукове.

Однажды мы с Георгием Семеновым поехали на его машине на станцию и купили там по большой бутылке венгерского коньяка.

Пить сразу не собирались, но потом все же решили продегустировать. Сели за кустами на лавочку, и под какие-то, помнится, сливы так он хорошо у нас пошел.

Тут я говорю: сделаем перерыв на полчаса. В пять будет звонить Инна, мы договорились, и она сразу может почувствовать, что я принял. А потом продолжим…

Семенов вошел в мое положение и ответил: у меня есть японские пилюли, я тебе дам одну. Возьмешь в рот — и никакого запаха.

Рабочий стриптиз

Строился новый корпус Полиграфического института — рядом со старым, но под углом, чтобы не загораживать свет.

Молодой крановщик ловко подавал наверх кирпич и бадьи с раствором. И вдруг в раскрытом окне старого корпуса он увидел совсем близко большую комнату, сидящих в ней ребят и девчонок, которые что-то записывали или чертили, а перед ними на возвышении спокойно стояла совершенно голая баба.

Разумеется, это был натурный класс. Ведь «Полиграф» готовит и художников книги.

Крановщик так был поражен, что чуть не ударил концом стрелы в кладку, каменщики даже закричали на него, а потом крутили около виска пальцами. Он пришел в себя, но все же то и дело поглядывал из своей стеклянной кабинки туда, в открытые окна. Попробуй оторвись!

Когда он спустился в перерыв, некоторые заметили, что он какой-то будто трехнутый.

Он рассказал своим, мужикам и девкам, об увиденном. Они тоже изумились, но сразу поверили. Одна только спросила:

— Слушай, какой же это институт?..

Он ответил веско, уже как специалист:

— Какой, какой! Не понимаешь, что ли? Медицинский!..

Вспышка

Когда-то мы были с этим стихотворцем в отношениях почти приятельских, потом они слегка поостыли, но оставались вполне дружелюбными. Как теперь говорят — нормальными.

И вот в 1963 году в поезде при возвращении с выступлений он, предварительно выпив, хотя, видимо, и не слишком, сообщил мне прямым текстом, что ненавидит меня.

Его всего трясло, он бил костяшками пальцев себе в ладонь, будто в меня. Повода никакого не было, просто вырвались долго копившиеся раздражение и злоба. Наши попутчики только умоляли его не кричать, не привлекать внимание посторонних пассажиров.

Потом он уснул, утром смотрел в сторону.

Через несколько дней он подошел ко мне и спросил, смогу ли я его простить.

Я ответил честно:

— Простить можно, забыть нельзя…

Собрание

Председательствующий:

— В прениях по докладу выступило восемь человек. Какие будут предложения?

Из зала:

— Кто еще записался?

Председатель зачитывает список и в конце говорит:

— Есть предложение подвести черту.

Из зала:

— Оседлости!..

Интервью при регистрации

— Пусть многие из нас дураки, но все же это коллективный разум. (Георгиевский зал. 25.3.93.)

ЗАСТОЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

Продолжение

Эта глава — продолжение предыдущей. Скорее даже, окончание. Центральный Дом литераторов. ЦДЛ. Ранее — Клуб писателей, писательский Клуб. А еще раньше?

Особняк был построен в 1889 году. Вскоре его купила графиня Олсуфьева. С тех пор его называют — олсуфьевский, хотя сразу после революции хозяева отбыли отсюда.

Знаменитый Дубовый зал с резными колоннами и лестницей на антресоли. Спускаясь по ней, Александр Третий, как гласит легенда, сломал ногу на самом каверзном, веерном ее отрезке. Он был крупный, грузный мужчина и неудачно оступился.

Тоже деревом отделаны гостиные внизу и наверху. Несколько каминов, два из них до сих пор украшены мраморными женскими головками.

Как это все уцелело, пока здесь жила тесно вселенная пролетарская беднота?

Конечно, давно другие полы, другая, невпопад, мебель, но стены-то, стены те же и сколько они впитали в себя! Какая здесь звучала музыка, какие женщины здесь танцевали! Какие читались стихи! Какие страшные произносились слова на смертельно жестоких собраниях! И какие вспыхивали надежды и выступали на глазах слезы — после XX съезда!..

Когда мы с Инной жили поблизости, на Арбате, то часто ходили сюда обедать. Я всегда брал пельмени — их прекрасно здесь готовили. Да и вообще писательский ресторан долгие годы славился отменной кухней.