Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти

- Как вам понравилось? - спрашивала подбежавшая Рената, быстрее меня скинувшая свои путы. - Правда, здорово покатались? - и, повнимательней посмотрев на меня, добавила: - Вы побледнели, Рeфат, у вас голова закружилась от катания?

Мне не хотелось признаваться в своей слабости и, чуть улыбнувшись, насколько это было возможно в моём состоянии, произнёс:

- Да, Рената, чуть закружилась, только не знаю то ли от катания, то ли от вашего близкого присутствия.

Она очень серьёзно ответила:

- Ри'фат, пожалуйста, не шутите так.

Мы отошли подальше от качелей. На них уже кружились другие "счастливчики", но мне даже не хотелось на них смотреть. Где-то под деревьями сели в тенёчке отдохнуть, и я постепенно пришёл в себя. Через короткую улочку мы перешли к другой площади с постаментом от снесённого памятника в самом его центре. Здесь по всему периметру были разбиты торговые палатки, играла музыка и кое-где танцевали. Продавали посуду, гончарные изделия, книги, канцтовары, вышитые наволочки для подушек и всякую другую мелочь. Цены, по определению Ренаты, были высокие. В уголочке под тентом мы увидели что-то вроде кафе-закусочной. Время было уже за полдень, и пора было перекусить. К моему удивлению, Рената отказалась от кружки пива, сказав, что она пьет только содовую и сельтерскую. Мы поели свежие, очень ароматные сосиски, с собой взяли несколько пирожков, выпили по чашечке эрзац-кофе и отправились дальше. Минут через десять мы очутились на окраине города, на большой открытой площадке, откуда доносился какой-то шум, лязг, дребезг, звуки музыки и истошные вопли.

- Ахтебан! - воскликнула Рената, как только мы увидели, что там делается.

Так, оказывается, немцы называют американские горки. Её глазки азартно заблестели, и я понял, что мне не избежать очередного испытания. В переводе на русский "ахтебан" означает "дорога-восьмёрка", а у американцев этот аттракцион известен, кажется, под названием "русские горки". Мне никогда не приходилось раньше кататься на таком, прямо скажем, страшноватом сооружении. И вот мы уже сидим, привязанные ремнями, в открытой тележке в ожидании старта. В каждой тележке по три пары пассажиров, а тележек, расположенных одна от другой на расстоянии около 5-6 метров, всего четыре. Когда вся подготовительная работа завершилась, прозвучала какая-то немецкая команда, и всё пришло в яростное движение. Сначала было интересно наблюдать с высоты, что происходит там, внизу, но скорость движения всё возрастала, и после длинного, затяжного подъёма вдруг мы все почувствовали, будто сорвались с высокой горы и падаем с неё ничем не поддерживаемые. Тут же после падения - крутой вираж на огромной скорости, так что мы чуть не вылетаем за борт тележки, и очень крутой подъем на горку. Скорость всё уменьшается, и мы уже почти на самой вершине, до неё остается всего один метр или даже меньше, но скорости не хватает, тележка медленно останавливается и вот-вот покатится обратно. Оглядываюсь назад и чувствую, что вместе с тележкой останавливается сердце и холодеют ноги. Пока голова опять повернулась вперёд, тележка встала окончательно, но, о чудо! - мы всё-таки добрались до точки максимума этой кривой. Теперь не понятно, поедем ли мы вперед или всё же скатимся назад. Простояв в таком неопределённом равновесии секунду или две, тележка всё же очень медленно, нехотя двинулась вперёд, и я почувствовал, как её колёса начали отрываться от рельсов, унося нас вместе с тележкой в бездну. Я взглянул на сидящую рядом смелую баронессу. Даже она судорожно схватилась одной рукой за меня и закрыла глаза. Все шесть человек, сидящих в тележке, дружно выдохнули: "Ух", и через несколько секунд мы почувствовали, как с большой силой были вдавлены в свои сиденья, а навстречу стремительно неслись очередные виражи с такими же горками и спусками. Но вот и финиш. Удивительно, но на этой головокружительной траектории я себя чувствовал лучше, чем на "гигантских шагах", хотя страху натерпелся больше. Вскоре, превратившись из участников этого, как теперь говорят, "шоу" в зрителей, мы простояли, наблюдая за происходящим и переживая за пассажиров, не менее получаса.

Какая-то неведомая сила притягивает людей к острым ощущениям, к соприкосновению с гранями допустимого. Что это - желание испытать себя или показать свою "храбрость" окружающим? Какое удовольствие или удовлетворение находит человек от окунания в экстремальные ситуации? Видимо, "встряхивание" организма время от времени является одним из условий активного существования. Но есть категория людей, которая готова подвергнуть себя ничем неоправданному смертельному риску без всякой на то надобности. Почему всё это происходит, чем это объяснить?

Мы же с Ренатой после такого "встряхивания" своего организма и лицезрения того, как "встряхиваются" другие, направились было к вокзалу, но наткнулись ещё на одно заведение, обойти которое были не в силах. Перед нами была "комната смеха". Там мы накопили столько положительных эмоций, которых хватило на всю неделю, что оставалось мне жить у неё на квартире. Как ни странно, но я знаю людей, с трудом переносящих такие "издевательства" над собой, которые творят зеркала. Как правило, это были люди ограниченные, самовлюбленные и с полным отсутствием чувства юмора. К моему удовольствию, с чувством юмора у Ренаты всё оказалось в полном порядке. Не удовлетворившись теми искажениями, которые создавали зеркала, она с особой находчивостью принимала такие позы, что мы чуть не падали от смеха. Вдоволь нахохотавшись и поиздевавшись друг над другом, мы, наконец, покинули это чудесное заведение и зашагали в сторону вокзала. Когда доехали до Бляйхероде, было ещё совсем светло, и мы опять пошли к дому врозь. Я сожалел, что у меня не было фотоаппарата - как здорово было бы сфотографировать наши изображения в этих чудесных зеркалах! По этой же причине у меня нет ни одной фотографии фрау Эльзы и Ренаты. Какая жалость!

Через два-три дня после поездки на ярмарку произошло одно позорное событие, о котором до сих пор не могу вспоминать без отвращения. В городе было объявлено о демонстрации фильма, который, судя по разговорам, привлекал внимание всего населения. Я пригласил на него Ренату и фрау Эльзу. Вначале они отказывались, ссылаясь на то, что зал очень маленький, а желающих будет много, но потом они согласились, так как очень давно не смотрели фильмы. Я купил билеты, и мы отправились. В зале мы заблаговременно заняли свои места и стали ждать начала сеанса. Народу, действительно, было очень много, и вскоре зал заполнился до отказу. Вдруг, откуда ни возьмись, в зал ввалилась большая группа офицеров, которая с шумом и криком начала теснить собравшихся, освобождая себе места. Я не знаю, были ли у них билеты вообще, а если и были, то скорее всего без обозначения номеров мест - так называемые стоячие, как это практиковалось в нашей стране, когда не хватало мест. Кто-то из них стал возмущаться тем, что в зале так много немцев, что для русских не осталось мест. Их поддержало какое-то число уже сидевших на своих местах русских. Раздались громкие крики, в хамском стиле требующие, чтобы немцы освободили места для вновь прибывших. Кому-то на глаза попались фрау Эльза и Рената, и сидящие недалеко от нас начали указывать на них пальцами. Бедные женщины тут же встали, чтобы выйти из зала, но я с силой удержал их на месте и довольно резко ответил грубиянам, что они никуда не уйдут, так как я их пригласил сюда, и мы находимся не в Америке, где негры и белые сидят отдельно. Тогда раздались крики, чтобы ушли те немцы, которые пришли сами, без приглашения. Все эти слова произносились и на русском, и на очень плохом, но вполне понятном немецком языке. Меня поразило то, что ни один человек из русских, а среди них были и авторитетные командиры, не попытался остановить это безобразие, призвать к порядку и совести наших офицеров. Человек 10-15 немцев встали и покинули зал, сопровождаемые нелестными словами в их адрес. Хамствующие молодцы, с видом людей, совершивших великий подвиг, заняли их места, зал успокоился, и начался сеанс. Я не запомнил ни названия фильма, ни его содержания не только ввиду недостаточного понимания языка, но и потому, что я кипел от возмущения и просидел весь сеанс точно на раскалённых углях, не в силах унять охватившее меня негодование. Мне было невыносимо стыдно перед немцами за своих соотечественников. Я думал о том, правильно ли я поступил, оставшись в этом зале, не лучше ли было встать и увести Ренату с фрау Эльзой от этой публики? По окончании фильма я вышел из зала в подавленном и угнетённом состоянии. По дороге домой я извинился за то, что доставил им такие неприятности, а они утешали меня, говоря, что тут нет моей вины. О содержании этого фильма и впечатлениях о нём ни сейчас, ни потом мы ни единым словом не обменялись. Видимо, они его так же "внимательно" смотрели, как и я.