Motley Crue - Грязь

В то же самое время я терял свою власть над тем, что олицетворяли собой «Motley». Я был так зол на своего отца, свою бывшую жену и свой лейбл, что моя тёмная, безумная сторона взяла верх. Для шоу «Swine» Томми нашёл какую-то нелегальную плёнку, на которой были засняты люди, совершающие самоубийство и сгорающие заживо. Это был ужасный материал, и идея была в том, чтобы показать на экране эти злодеяния во время исполнения нашей антисуицидальной песни “Flush”, продемонстрировав публике что, какими бы несчастными они ни были, всё у них по-прежнему довольно неплохо. Но когда я глянул в аудиторию во время песни, все они выглядели испуганными. Я слишком поздно вспомнил, что подростки ходят на концерт «Motley Crue» не для того, чтобы думать о собственной смерти; они ходят на концерт «Motley Crue» с надеждой получить минет на заднем сидении автомобиля.

А затем, когда наш моральный дух упал ниже некуда, и наши отношения с «Электрой» хуже не могли и быть, Винс решил снова уйти из группы.

Глава седьмая

«ЛЮБОПЫТНЫЙ РАССКАЗ ПИЖОНА, КОТОРЫЙ ПРЕРЫВАЕТ СВОЙ УХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СНОВА УЙТИ»

Я был сыт по горло Томми, который задолбал меня (who had been a dick to me) с тех самых пор, как я воссоединился с группой, и я был сыт по горло этими глупыми правилами. Из самой декадентской и сумасшедшей группы мы вдруг превратились в самую строгую и трезвую группу в мире. Мы пытались быть трезвыми во время тура «Feelgood», и тогда это не работало. Поэтому я не видел никакой причины, почему это должно было сработать сейчас. Время от времени я люблю пропустить коктейльчик, и мне совершенно не нравится, когда они стоят двадцать пять тысяч долларов каждый.

У моего приятеля был большой реактивный самолёт «Gulfstream», и он был весьма любезен, отвезти нас на наше шоу в Сан-Франциско (San Francisco). Позднее он собирался забросить нас в наш следующий пункт: город Бойсе, штат Айдахо (Boise, Idaho). Мы приближались к концу этапа нашего тура по Западному Побережью (West Coast), и я подумывал об уходе, потому что мои сольные выступления доставляли мне куда большее удовольствие, нежели играть сет, почти полностью состоящий из новых электронно-гранжевых (electronica grunge) песен, в присутствии полиции нравов (sobo-police) и Томми Андерсона Ли. Я воссоединился с группой не для того, чтобы чувствовать себя несчастным; это не то, что обещал Ковач, когда он просил, умолял и уговаривал меня. Поэтому после шоу я выпил, отправился в стрип-клуб, а потом взял такси до дома. Очевидно, Никки на следующий день, оказавшись в том же самом такси, узнал от водителя, что я пил, и позвонил в мой номер, требуя от меня двадцать пять тысяч долларов. Я сказал ему, что я не собираюсь давать ему деньги каждый раз, когда он открывает свой рот. Следующее, что произошло, в дверь моего номера постучал парень с анализами мочи. Я сказал ему отвязываться или я надеру ему задницу.

Тем днём группа встречалась в вестибюле отеля в 16:00, чтобы отправиться Бойсе, так что я пошёл вниз и сказал Томми и Мику, что с меня довольно всей этой дребедени и что по завершении тура по Западному Побережью я планирую покинуть группу. Никки стоял с Донной и его дедушкой у стойки регистрации, поэтому я подошёл сообщить ему новость. “Я ухожу”, сказал я. “Я не могу больше заниматься этим дерьмом”.

Никки повернулся и сказал, “Почему? Потому, что ты не можешь быть честным?” (”Why? Because you can’t be honest?”)

Он заставил меня передумать. Вместо того, чтобы уйти во время перерыва в туре, я решил покинуть группу немедленно. “Пошёл ты…, считай, что меня здесь нет”, огрызнулся я. “Было весело узнать вас снова. Счастливого пути домой”.

Он вручил свой пиджак жене, отдал свою сумку дедушке, повернулся ко мне и спокойно сказал, “Эй, Винс, если ты уходишь, почему бы тебе не взять с собой вот это?” После этого он саданул меня в челюсть апперкотом (в боксе — удар по подбородку снизу). Я не мог в это поверить: Это была реакция, которую я мог ожидать от Томми, но никак не от Никки. Думаю, что он накопил много гнева за время тура с этой его враждой с Сильвией Рон, проблемами с отцом, которые он пытался решить на сцене, и десятимиллионным иском от своей бывшей жены. В тот момент он выместил всё это на мне. В приливе адреналина он повалил меня на пол, схватил мою шею и вонзил в неё свои ногти с криком, что он порвёт мне голосовые связки, в то время как наш тур-менеджер, Ник Куа (Nick Cua), в ужасе наблюдал за всем этим.

Я — парень крупнее, чем Никки, и в лучшей физической форме, так что я ударил его прямо в лицо и сбросил с себя. Я вышел через вращающуюся дверь и отправился в отель моего друга пилота, который находился в паре кварталов оттуда.

“Давай вернёмся в Лос-Анджелес”, сказал я ему.

Мы взяли такси до аэропорта и обнаружили всю группу в зале ожидания, которая была уверена, что всё в порядке, что мы выпустили пар и теперь летим дать жару в Бойсе. Мы с пилотом прошли мимо них; Никки, Мик и Томми взяли свои сумки, чтобы последовать за нами. “Ждите здесь”, сказал я им. Затем я сел в самолет, закрыл дверь, сел у иллюминатора и показал им средний палец (flipped them off). Это было моё самое великолепное выступление за весь тур.

Как и следовало ожидать, пришёл Ник Куа и постучал в дверь. Я впустил его.

“Есть какой-нибудь способ, чтобы всё это уладить?” спросил он.

“Нет”, сказал я ему. “Делай, что хочешь. Отправляйся в Бойсе. Возвращайся в Лос-Анджелес, мне всё равно. Я еду домой”.

Через час я уже выпивал в отеле «Peninsula» («Peninsula Hotel»). Затем я поехал домой, по дороге захватил Хайди, бросил её на кровать, хорошенько оттрахал и уснул с чувством полного удовлетворения, понимая, что группа всё ещё находится в аэропорту.

ПАРНИ ЗАСТРЯЛИ ТАМ на восемь часов в ожидании коммерческого рейса. Кончилось тем, что они отменили их полностью распроданное шоу в Бойсе и возвратились в Лос-Анджелес. Джордан Берлиант (Jordan Berliant) продолжал названивать мне домой из нашего менеджерского офиса с Никки на линии, но я отказался говорить с ним.

Наконец, спустя день или два наслаждения свободой, когда я, чёрт возьми, делал всё, что хотел, я согласился на одну из встреч с нашими менеджерами, что, казалось, уже было для них слишком жирно. Мы сели в два вращающихся кресла в их офисе лицом к лицу, словно родные братья, которых родители принуждают поцеловаться и помирится (kiss and make up). С тех пор как Томми и Никки вышибли меня из группы той дождливой ночью шесть лет назад, мы действительно никогда не говорили о наших проблемах. Мы просто заметали их под ковёр и старались не замечать их, надеясь, что они уйдут сами собой. Но, в конце концов, ковер стал слишком бугристым от всей этой грязи под ним, и мы постоянно спотыкались об неё всякий раз, когда пытались ходить. Пока мы сидели там, у меня, наконец, появился шанс высказать ему всё, что накопилось за эти шесть лет.