Анатолий Воронин - Второй пояс. Откровения советника

Только к десяти часам утра, изрядно выспавшись, но до конца так и не протрезвев, мы были в состоянии выехать всей толпой в центр города, чтобы напоследок полазать по кабульским дуканам и просадить остатки «афошек», которые нам в Союзе будут совершенно ни к чему. В гостиницу возвращались после обеда, волоча с собой коробки с чайными и кофейными сервизами, со встроенными музыкальными шкатулками и экзотическими названиями – «Седой граф» и «Молодой граф».

Последний вечер и едва ли не половину ночи просидели на балконе и точно так же, как и в самый первый день своего пребывания на чужой земле, бурно обсуждали смешные и грустные истории, произошедшие с нами и нашими друзьями за два долгих года. Вот только слушателей из числа «салаг» среди нас на этот раз уже не оказалось. Некому было передавать свой «доблестный» опыт. В связи с предстоящим выводом советнического аппарата из Афганистана последние месяцы ротация сотрудников осуществлялась за счет внутреннего перераспределения освобождающихся должностей. Советники, уезжавшие в отпуск, еще продолжали возвращаться из Союза, а вот на места дембелей назначали тех советников, чьи коллективы уже попали под сокращение в связи с выводом ОКСВА, начавшимся в ряде высокогорных провинций и на востоке Афганистана.

Ночь, на удивление, выдалась тихой и спокойной. Как и в первый раз, с улицы доносились гортанные возгласы – «дреш». Где-то вдалеке прозвучало несколько одиночных выстрелов, и все вновь стихло. Ни обстрелов, ни пожаров, словно и не было никакой войны. Идиллия!

Рано утром во двор Представительства въехал «пазик», и мы стали загружать свои вещи. Напоследок окинул взглядом внутренний дворик «Беркута», где старик-афганец усердно подметал и без того чистый асфальт. Посмотрел на цветы, растущие на клумбе посреди двора. Все это я видел в последний раз. Не знаю почему, но мне вдруг стало грустно. Грустно оттого, что в моей жизни завершался этап пути, название которому – Афган. Все, что еще вчера было повседневностью бытия, ради которого я суетился, проявляя житейскую изобретательность, незаметно и без особого шика переходило в разряд отдаленной памяти об этом самом бытии. Прожитые дни, недели, годы становились историей. Историей, отраженной в сохраненных фотографиях и документах, что я вез с собой домой. Историей, память о которой теперь навсегда останется в потаенных уголках моего сознания. И эту засевшую занозу оттуда уже никакими клещами невозможно будет вытащить.

Ехали по шумным улицам Кабула, последний раз вдыхая горячий воздух чужой страны, которая за два года совсем перестала быть чужой. Понятная, но одновременно не понятая нами до конца, она продолжала оставаться на том же самом месте, где ей было предначертано находиться многовековой историей. Мы же для истории этой страны были практически никем. Словно приблудные псы, случайно забежавшие на чужую территорию, оставившие там свои «метки» и тут же сбежавшие прочь, пока не порвали местные злобные волкодавы. Вот только «метки» эти оказались весьма и весьма кровавыми. Долго еще придется Афганистану и его народу зализывать свои раны, оставшиеся после нашего военного присутствия.

Скрип тормозов автобуса и отборный мат водителя вернули меня в реальную жизнь. Перед автобусом стоял бача лет десяти от роду, у которого вместо правой руки торчала небольшая культя.

«Вот оно – истинное лицо этой страны», – пронеслось в моем сознании. Кто знает, где этот пацаненок потерял свою руку – то ли при установке взрывного устройства против шурави, то ли сами шурави «укоротили» его во время проведения одной из многочисленных зачисток или при нанесении БШУ. Сколько еще таких вот бачей бродит сейчас по дорогам этой нищей страны. Безрукие и безногие, кому они нужны здесь, где и вполне здоровым людям нет работы. Тяжелое наследство оставляем мы Афганистану после своего ухода.

Мы поехали дальше, а пацан, отошедший от испуга, грозил вслед нашему автобусу кулачком уцелевшей руки, одновременно выкрикивая нечленораздельные фразы.

В тот момент я вдруг вспомнил безногого Серегу-артиллериста, и стало тоскливо на душе. Мы уедем отсюда и постараемся забыть, вычеркнуть из памяти ужасы войны, всех этих малолетних и взрослых инвалидов-афганцев. Но такие, как Серега, при встрече с нами раз за разом будут напоминать не только об этой войне, но и о себе тоже. Как сложится их судьба, примет ли их искалеченные души Родина, пославшая в свое время безусых пацанов в эту кровавую мясорубку. От одной только мысли, что все они, точно так же, как и этот бача, будут никому не нужны, озноб пробежал по всему телу. Не приведи Господи оказаться на их месте.

В аэропорту автобус пропустили через КПП, и мы подъехали почти вплотную к зданию аэровокзала. Старикашка, тот самый пожилой афганец в неизменном английском френче, предлагавший свои тягловые услуги в самый первый день моего пребывания в Кабуле, точно так же с протянутой рукой подошел к нашей группе, вновь предлагая свой незамысловатый «ишачий сервис». У меня оставалось еще несколько бумажных афошек, которые теперь были совершенно ни к чему. Вытащив их из кармана, сунул ему в руку. Тот засуетился и, подхватив мои дембельскую сумку и чемодан, рысцой помчался в зал регистрации пассажиров. С чайно-кофейными «графами» в руках я едва поспевал за ним.

А старикашка-то оказался не таким уж и простым, как могло подуматься, а со вполне конкретными связями. Он что-то буркнул усатому мужчине, оформляющему билеты авиапассажирам, и я в мгновение ока проскочил через всю эту нудную процедуру. Мой багаж даже не стали класть на весы, и он прямым ходом очутился в багажной тележке. В руках у меня оставались только красочные коробки с сервизами. Им-то уж точно не место в багаже, поскольку домой хотелось привезти красивую вещь, а не кучу битого фарфора.

Регистрация документов и багажа отъезжающих советников и советских специалистов заняла не более получаса. За это время в наших паспортах были сделаны все необходимые пограничные и таможенные отметки. А вот афганцев потрошили по полной программе. На осмотр их документов и багажа у проверяющих ушла едва ли не пара часов, и все это время мы стояли на улице под лучами палящего солнца, изнывая не столько от духоты, сколько от того, что не знали, чем себя занять. Наговорились еще с вечера и перемалывать все заново не было особого желания. Просто стояли молча и смотрели на окружающий нас мир глазами людей, навсегда покидающих эти экзотические края. Все отлично осознавали, что назад возврата в эту страну уже не будет никогда. Мне, с учетом того что накануне наговорил Абдулла, это было вообще противопоказано. Поймал себя на мысли, что рановато об этом начал думать, поскольку сначала надо было благополучно улететь из Кабула. А ну как охотящиеся за мной «духи» пронюхают о том, что я улетаю этим рейсом? Возьмут, да и пульнут вдогонку по самолету из «стингера». Но я сразу отогнал от себя эту непутевую мыслишку. Вряд ли они смогли проявить такую оперативность. Да и не знал никто из афганцев до самого последнего момента, кто именно из советских граждан летит в этом самолете, поскольку билеты на обратную дорогу с открытой датой вылета из Кабула приобретались еще в прошлом году в Москве. Зарегистрированы билеты были только что, и вряд ли кому пришло в голову сообщать «духам» о личностях шурави, улетающих этим рейсом.