Дэниел Киз - Множественные умы Билли Миллигана
Под его ледяным взглядом несколько человек встали со своих стульев и, как зомби, потянулись из зала, потом послышался лязг закрываемых больших железных дверей. Люди без всякого выражения на лице и с полотенцами на груди, подвешенными в виде слюнявчиков, шли очень медленно, но дородные санитары подгоняли их щелчками широких кожаных ремней, лишая последнего человеческого достоинства. Торазин, проликсион, халдол и любое другое существующее психотропное лекарство помогает поддерживать самое строгое послушание, поэтому нас кормят ими, как леденцами. Никакой человечности. Да, я же забыл. Мы здесь не люди. Лязг!
Казалось, каждый мой мускул затвердел и застыл, когда я вошел в тесную комнатку и закрыл за собой дверь. Лязг! Сидеть на кровати надоедает, поэтому я удобно устроился на пластиковом матраце. Заняться абсолютно нечем. На противоположной стенке облетела краска. И я решил использовать свое воображение. Я вызывал в воображении разные силуэты, чтобы развлечься, и пытался опознать их. Сегодня, например, только лица, старые, безобразные, дьявольские лица смотрели на меня с облезлой стены старого здания. Было страшно, но я смотрел. Стена смеялась надо мной. Я ненавижу эту стену. Будь проклята эта стена! Она все ближе и ближе подступает ко мне и все громче смеется. Стекавший со лба пот щипал глаза, но я упорно не закрывал их. Стена громко смеется. Я должен сторожить ее, иначе она надвинется, вторгнется в меня и раздавит. Я застыну и буду сторожить эту проклятую хохочущую стену. Четыреста десять человек, объявленных психически больными, бродят, как тени, по бесконечным залам этой дьявольской богадельни. Меня бесит тот факт, что государство имеет наглость называть это место клиникой. Государственная клиника Лимы. Лязг!
На отделении 22 наступила тишина. Слышно лишь звяканье и скрип разбитого окна. Кто-то разбил маленькое окошко в дневном зале, где мы обычно сидим вдоль стены на массивных деревянных стульях. Сидишь, можешь курить. Не разговариваешь, обе ступни обязательно прижаты к полу, иначе будет плохо. Кто разбил окно? Теперь санитары будут зверствовать, потому что прервали их игру в карты и одному из них надо находиться в дневном зале, если нас выпустят из наших ящиков.
…Я ничего не слышу, находясь в ступоре, похожем на транс. Тело онемевшее и пустое. Проклятая хохочущая стена перестала смеяться. Это просто стена, и на стене просто облетает краска. У меня холодные, липкие руки. Удары сердца эхом отдаются в пустом теле. Тревожное ожидание душит меня, я жду, когда выйду из моего ящика. Но я остаюсь, застыв на кровати и глядя на молчащую, неподвижную стену. Я – ничто, зомби в пустом ящике, в аду небытия. Слюна, стекающая по сухим, запекшимся губам, – верный знак, что психотропное лекарство борется за контроль над моим мозгом, душой и телом. Должен ли я сопротивляться? Объявить его победителем? Поддаться, чтобы избежать трагической реальности, лежащей за моей стальной дверью? Стоит ли жизнь того, чтобы жить в этой общественной помойке, предназначенной для тех, кто не играет по их правилам? Чего я могу достичь или какой вклад могу внести в человечество, находясь в этом ящике из бетона и стали, с проклятой хохочущей стеной, которая еще и движется? Сдаться? В голове все интенсивнее роятся вопросы, словно пластинку в 33 оборота поставили на 78.
Вдруг словно страшный электрический шок прошел по моему телу, плечи откинулись назад, я сел прямо. Реальность, как сильная пощечина, прервала мой транс. Хрустнули замерзшие суставы. Что-то ползло вверх по позвоночнику. Игра воображения? Собрав остатки своего рассудка, я понял, что это не воображение. Что-то ползло по позвоночнику. Я быстро скинул рубашку через голову, хотя на ней были пуговицы. Слепой страх беспощаден к материальным ценностям. Три пуговицы отлетели. Я бросил рубашку на пол. Ощущение исчезло. Посмотрев осторожно на рубашку, я увидел нарушителя. Черный таракан длиной сантиметра три отбивал чечетку на моей пояснице. Огромное насекомое было безобидно, но отвратительно. Я вернулся в реальность, но все еще продолжал думать о своем внутреннем споре – таракан решил его, и я отпустил отвратительное существо. Втайне я гордился победой своего рассудка, своими действиями. Я не псих. Во мне еще есть желание бороться. Я не потерпел поражение, но и не победил. Я разбил окно и даже не знал почему.
Писатель получил письмо от другого пациента клиники, датированное 30 января:
Уважаемый сэр,
позвольте сказать вам главное. В течение 24 часов после посещения адвоката Билли перевели из пятого отделения в девятое, с более строгим режимом.
Решение о переводе было принято на собрании дневной смены персонала. Это явилось сюрпризом и шоком для Билли, но он выдержал…
Единственное время, когда мы с Билли можем теперь поговорить, это во время коллективного отдыха. Тогда я и узнал, что на него надавили на полную катушку. Он сказал, что, пока он не откажется от своих адвокатов, ему запретили посещения, переписку, звонки. Ему приказали прекратить работу над книгой, его изводят санитары. (Меня тоже обвинили в том, что я помогаю Билли с книгой, и я понял, что они не хотят, чтобы книга вышла.)
Мне сказали, что Билли проведет остаток своего срока здесь, в отделении строгого режима…
12 марта писатель получил письмо на сербскохорватском языке, с почтовым штемпелем Лимы. Почерк незнакомый. Вот перевод письма:
Суббота, 8 марта 1980 г.
Как ваши дела? Надеюсь, хорошо. Я потерял время. Сейчас нет лечения, потому что Билли спит. Он в порядке. Не беспокойтесь. Я беру все в свои руки. Сделаю для него, что смогу. Можете на меня рассчитывать. Необходимость не знает законов.
Рейджен.
ЭПИЛОГ
В последующие месяцы я имел связь с Билли только по почте и по телефону. Он продолжал надеяться, что апелляционный суд отменит решение, по которому его отправили в Лиму, и он сможет возвратиться в Афины, чтобы продолжить лечение у доктора Кола.
14 апреля 1980 года, на втором пересмотре дела, судья Кинуорти отклонил обвинения в оскорблении суда, выдвинутые адвокатом Билли против директора клиники Роналда Хаббарда и директора медицинской части Льюиса Линднера, обвиняя их в том, что они не лечат Билли как множественную личность. Судья решил, что Билли останется в Лиме.
Большую часть 1979 года Законодательное собрание Огайо рассматривало изменения, вносимые в существующие законы, касающиеся лиц, признанных невиновными по причине безумия. Прежде чем переводить больного человека в учреждение с менее строгим режимом (как требовал того закон), окружной прокурор будет иметь право потребовать судебного разбирательства в рамках закона, действующего на момент совершения преступления. Пациент будет иметь право на пересмотр дела через каждые 180 дней, вместо 90. Слушание будет происходить публично, в присутствии прессы и телевидения. Вскоре это стали называть «Законом "Коламбус диспэч"» или «Законом Миллигана».
