Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

21 августа/2 сентября 1889. Понедельник.

Сегодня большой колокол (124 пуда) подняли и подвесили (поднятый на колокольню, он стоял доселе на полу).

Продиктовали письма к катихизаторам Петру Бану и Илье Сато (Идзу), что если они в следующие два месяца, за которые им послано полное содержание, не бросят свое ничего неделанье и не окажут признаков деятельности, то с одиннадцатого месяца их содержание будет уменьшено на половину.

Из Вакаяма Фома Оно просит книг для опровержения католичества; призвал Павла Морита и отправил к Кириллу Хино, — коли пообещается сей быть хоть несколько деятельным, то пусть бы шел служить проповедником и отправлялся бы на первый раз в Вакаяма толковать насчет католичества; русские книги разумеет — значит, вести беседу может.

22 август а/3 сентября 1889. Вторник.

Кирилл Хино под разными предлогами — с дядею, мол, посоветоваться нужно и прочее, — отказывается идти в Вакаяма. Для сего ленивца это был единственный случай еще поступить на службу Церкви; значит, Богу неугодно, чтобы он был в числе служащих; веры и благочестия в нем, по–видимому, нет нисколько — в Церковь никогда ни ногой. Итак, он — с расходных счетов Миссии долой, — одним дармоедом меньше, хоть отчасти и жаль; умственные способности хороши, но сердце и воля — дрянь. Итак, об нем больше ни слова, ни мысли, как о служителе Церкви. Расходы на содержание его в Семинарии пропали; да где же наше не пропадало? Оставить его в каком–либо виде для службы, значит — опять бросать деньги в печь, ибо бревно не оживишь. Но вот что еще скверно у японцев: этот самый Кирилл Хино, вероятно, обратится в врага Церкви и будет, по мере сил своих, гадить Церкви, в благодарность за все ее благодеяния! Но эта уж черта общая всех японцев — черта бесчувствия, какого–то рабского направления — урвать и уворовать, без сознания обязанности быть благодарным, — черта, к которой никак не привыкнешь и из–за которой всегда коробит и гонит из Японии.

Был Маденокоодзи. Вот еще личность, отвращающая от Японии. Православный и в то же время жрец синтуизма — воспитывавшийся в России, и в то же время гадящий России и Православию протестантке жене, с которой по–протестантски повенчался, а по–православному, кажется, нет. И в тоже время называет себя православным! Если бы я был моложе, вероятно, я не выдержал бы это лицемерие и выгнал бы его от себя, или ударил бы в лицо за это оскорбление Православия. На вопрос о. Авеля: «Какой вы веры?» — «Православной», — не краснея, отвечает, — О, Боже, скоро ли кончатся мои муки за православие!

Приготовил шесть писем в Одессу к грекам с просьбою помощи на окончание постройки Собора.

Уже холодно. Нужно с следующего года начинать ученье после каникул, с 1–го сентября нового стиля. Уж слишком много гулянья. Непременно с 1–го сентября нового стиля!

23 августа/4 сентября 1889. Среда.

Утром был у о. Павла Ниицума — советоваться, послать ли Конона Ивасаки в Вакаяма, а Алексея Кобаяси на место его в Тега. Нельзя: Кобаяси до того плохо знает учение, что его нужно опять — в Катихизаторскую школу (и неудивительно — он курса не кончил, а послан был в Кагосима из–за неотложности экстренной помощи), а Конон — для спора с католиками негоден, ибо заика и больно им. Итак, в Вакаяма — пусть Фома Оно один справляется с католиками, да и может, ибо спорить горазд. — Яков Нива — одно за другим письма шлет, просится из Кагосима в Токио. Так как он стал настоятельно проситься, то в Кагосима оставлять его нельзя, но и в Токио определить нельзя: внесет интригу, разлад, неурядицу. Итак, отвечено: в Кагосима — Матвея Юкава, в Миязаки — Игнатия Кото; Нива же пусть имеет в виду службу где–либо на новом месте, где еще нет христиан. Нива — вот, тоже субъект, выражающий собою Японию: лжец и двуличен на диво; уж приготовился в аптекаря, а еще играет роль, будто хочет служить Церкви; коварен и жесток до того, что Алексея Кобаяси обратил в сумасшедшего (хотя тот и не думал сходить с ума), лжив до наглости («мать при смерти», и мать же здравая и невредимая приносит в Миссию письмо, в котором говорится о ее смертной болезни). И между тем, этот самый Нива — как способен завлекать людей слушать проповеди!

О. Павлу Ниицума толковал утром, что нужно побуждать ленивых катихизаторов к проповеди и труду — наказанием вычета из содержания. А он уже отдал приказание о. Феодору Мидзуно наказать Павла Хатада сокращеньем жалованья. По всему видно, что плох о. Ниицума для управления Церкви. Проповедует рьяно, да и то больше λοχομαια, — управлять же не способен. Посмотрим, что впереди. Но, кажется, иметь его в виду для епископства рано. Способности по управлению, если не разовьются, ныне совсем плохи. Сделал ему выговор и сказал, что таких вещей, как наказание уменьшением содержания, нельзя поручить зря человеку, который и сам–то ненадежен в поведении…

Сегодня на колокольне подняли еще два колокола — второй и третий. Дай Бог им всем звонить во славу Божию!

Но не это все, не мелочные обыденные нужды занимают мою душу и гложет сердце. Протестантство (буду вперед это проклятое протестантство писать без буквы «т»: протестанство, — жаль, что не умею больше сократить, но с паршивой собаки хоть шерсти клок) потоком разживается по стране; все воспитание в стране в руках протестантских миссионеров; католики не уступают им в числе и рвении. А у нас никого, и невидны мы, или, если видны, то презираемы — Господи, послужат ли к чему мои усердные ежедневные молитвы о просвещении сей страны светом истинного Евангелия! Не нам, Боже, судить; нам только — «стыдение лица»! Но не обрати нам во грехи, по крайней мере, наши труды служить Тебе! …Боже, не дай по смерти мучения, равного испытываемому здесь, при виде, как преуспевает злоба католичества и нечестие протестантства!

31 августа/12 сентября 1889. Четверг.

Со вчерашнего вечера почти вплоть до сегодняшнего утра продолжался ураган. Не успели мы разобрать лесов на колокольне, уже начав разбирать; потому мало закрепленными некоторыми жердями, раскачиваемыми ураганом — едва щели в одном из шатров под крестом, — вогнута поверхность в дюйма три, — и испорчена медная крыша в двух местах. Слава Богу, однако, что беда этим ограничилась. Ураган был силы необычайной: все леса покривило, на куполе в шести местах листы приподняло (беда легкопоправимая), сломало в саду вишневое дерево и в редакции иву, повалило почти все заборы, где только было свободно ветру, — это в Миссии, а в городе, на окраинах, немало рухнувших домов, — в предместье же и гибель людей была под развалинами домов.