Николай Яковлев - Вашингтон

200-летний юбилей и местнический патриотизм побудили Вирджинский университет объявить о том, что в его стенах будет подготовлена полная публикация документов прославленного земляка. Намечено выпустить 80 томов, главный редактор издания — Д. Джексон. 80-томная публикация должна заменить 39-томное издание Фицпатрика, которое, по мнению историков, находящихся на короткой ноге с Вашингтоном, больше не может удовлетворить нужды ученых.

Монумент Вашингтона за счет и цоколя из книг ныне достиг таких размеров, что американские исследователи просто робеют, боясь окинуть взором всю исполинскую фигуру с ног до головы. Во всяком случае, ни один из них больше не осмеливается сочинить однотомную биографию Вашингтона.

Да что там историки, перед Отцом Страны спасовал Ш. Эдуардс, которому робость чужда. В прошлом учитель истории в средней школе, а затем музыкант, он дерзнул сочинить мюзикл (музыкальную пьесу) «1776 год», имевший порядочный успех на Бродвее в 1969 году. Эдуардс попытался «очеловечить» около двадцати главных действующих лиц Американской революции — делегатов второго континентального конгресса, заседавшего с мая по июль 1776 года и принявшего Декларацию независимости. Либретто пьесы, развертывающейся в залах заседания конгресса, до точки воспроизводит принятие Декларации, со всеми спорами, разочарованием и восторгами.

«Отцы-основатели» вышли куда как живые — волнителен дуэт Адамса и Франклина, а когда трио Франклин, Адамс и Джефферсон по составлении Декларации лихо пускается в пляс, напевая разухабистый шлягер «Мы бабки повивальные новой нации», это впечатляет.

Что стоило бы вывести еще и Джорджа Вашингтона! Эдуарде и постановщики не пошли на это — герой остался за сценой, сообщаясь с конгрессом и соответственно со зрителями через курьеров. Он где-то там, пропахший порохом, кует американскую независимость, и жизнь его архитрудна. Курьер, привезший извещение от Вашингтона о высадке большого английского войска у Нью-Йорка, исполняет сверх того душераздирающую песенку «Мама, мама, смотри!» о раненом солдате, молящем мать найти его, пока в нем еще теплится искра жизни.

В мюзикле «1776 год» авторы зашли далеко по пути реализма. Пустить по сцене в пляс статую из чистейшего золота было бы не только неуместно, но и опасно для прочности театральных подмостков. Итак, перед Вашингтоном сложила оружие американская историческая наука, в том числе и в переложении на музыку. Он поистине непобедим.

Английские ученые оказались отважнее своих американских коллег. Профессора Э. Райт и М. Канлифф побывали в США, обследовали исторические места, связанные с памятью Вашингтона, поработали в архивах и библиотеках, поучили американских студентов и, вернувшись на Британские острова, в 1957–1958 годах написали по книге. И что же? Американские историки, по крайней мере, внешне любезно признали значительный успех англичан, давших самые лучшие краткие обзоры. Особенно успешным оказалась работа М. Канлиффа, попытавшегося наложить живого Вашингтона на холодный памятник.

Последнее вторжение в литературу о Вашингтоне в США — работа Д. Флекснера. В шестидесятые годы он решился дать новейшую биографию Вашингтона, разумеется не в одном томе.

В предисловии к первому тому, названному «Джордж Вашингтон, накопление опыта», Флекснер сказал: «Этот том можно было бы так же обоснованно озаглавить «Человек, которого почти никто не знал...». Хотя честные и даровитые ученые раскопали почти все факты его жизни, считанные американцы ясно представляют, как развивался Вашингтон и, больше того, кем он был в действительности. В этом трагедия репутации Вашингтона... Мои труды убедили меня, что он был одним из самых благородных и великих людей в истории человечества. Однако он не родился таковым. Он не вышел из головы Зевса в броне мудрости и силы. Он постепенно усовершенствовал себя, употребив на это всю свою волю».

Флекснер клялся, что ему не потребуется больше трех томов, чтобы довести Вашингтона до смерти. Когда в 1970 году появился третий том, выяснилось, что он не конечный — изложение доведено только до 1793 года. Предстоял еще один, четвертый том.

Флекснер сделал полезное дело — его труд является новейшей лоцией темы Вашингтона, однако уяснить его концепции может только очень подготовленный читатель. Автор, конечно знающий дело, как-то забыл, что те, кому адресована книга, не посвящены в тонкости концепций о Вашингтоне. В труде Флекснера герой задолго до избрания на пост президента предстает хозяином страны, вникающим во все детали — от военных дел, заниматься которыми ему полагалось по должности, до состояния промышленности, использования рек и т. д. Наверное, все же такой взгляд отражает современное представление о прерогативах чудовищно разросшейся исполнительной власти в США, воплощенной в институте президентства, а не очерчивает круг деятельности Вашингтона, во всяком случае, до 1789 года. Прискорбный случай модернизации истории.

Лукавый комплимент М. Канлиффа американскому коллеге, по недосмотру помещенный на видном месте — суперобложке второго тома, в свете этого понятен: «Биография обещает наилучшим образом послужить нашему поколению».

Вашингтониана представляется лестницей, уходящей вверх, конца которой не видно. По ее ступеням карабкались тысячи исследователей, иногда вверх, иногда вниз, перерыва в этом движении не предвидится, как не разрежается толпа тужащихся перекричать других и сказать свое слово о Вашингтоне. Из скопления историков, публицистов и прочих раздаются бодрые голоса, призывающие и других заняться Вашингтоном. Они заверяют, что места хватит всем. Преуспевшие ссылаются на собственный опыт. Самое поразительное — они не замечают курьезного обстоятельства: призыв, собственно, обращен не к изучению самого Вашингтона, а клубка легенд, нагроможденных вокруг него, по крайней мере, за 170 лет.

М. Канлифф, сравнив двух великих — Шекспира и Вашингтона, приходит к парадоксальному, но, в сущности, верному выводу: «Если почти ничего нельзя найти о Шекспире, о Вашингтоне бездна информации. Существует лишь один невыразительный портрет Шекспира, для портретов Вашингтона, некоторые из них, конечно, точно изображают его, потребовалось три тома. Нет ни одной записки автобиографического характера, принадлежащей руке Шекспира, письма и дневники Вашингтона заняли свыше сорока томов печатного текста. Едва ли хоть один современник упомянул о Шекспире, десятки друзей, знакомых и случайных посетителей оставили нам свои впечатления о Вашингтоне. Фигура Шекспира окутана странным мраком, Вашингтон купался в ослепительных лучах мировой славы. Однако результат, пусть оптический, один и тот же: мрак и блеск скрывают в равной степени».