Юрий Емельянов - Хрущев. Смутьян в Кремле

Почему Галюков не был наказан? С.Н. Хрущев утверждал в своих воспоминаниях, что Галюков находился под наблюдением КГБ. Он писал, что домашний телефон Галюкова, а также «телефон правительственной связи в квартире Хрущева… прослушивался, а наша встреча с Василием Ивановичем была зафиксирована от первого до последнего шага. И потом мы не могли сделать ни шагу без ведома "компетентных органов". Почему же руководство КГБ СССР во главе с Семичастным, получавшее сведения о переговорах Галюкова с Сергеем Хрущевым, не помешало им? Можно сделать предположение: действия Галюкова были на руку Семичастному, так как он и Шелепин были заинтересованы в том, чтобы спровоцировать Хрущева на активные действия.

В это время Семичастный и его союзник Шелепин стремились ускорить ход событий. В своих воспоминаниях Семичастный писал: «Для нас с Шелепиным один вопрос сменялся другим. Что предпримет Хрущев, если к нему просочится новая информация и снимет все его сомнения? Придет ли ему на помощь Малиновский (которому до сих пор еще никто ничего не сказал!) – так, как семь лет назад Никите Сергеевичу помог Жуков? Как тогда Хрущев поведет себя по отношению ко мне и Шелепину? О чем придется говорить с Брежневым и Подгорным? Мы превратимся в заговорщиков? Станем врагами? Нерешительность Брежнева становилась опасной. Поэтому при следующей встрече с ним я уже давил на него: "Неопределенность решения грозит мне и всем вам большой опасностью". И я произнес слова, которые наконец-то подтолкнули Брежнева к решительным действиям. "Помните, – сказал я, – если Хрущев узнает правду, то прежде всего он отдаст приказ мне, чтобы я, в соответствии со своими служебными обязанностями, арестовал вас как члена «антипартийной группы». И я, Леонид Ильич, буду вынужден это сделать"». Однако Семичастный вряд ли стал спокойно ожидать такого развития ситуации. Предупреждая через Галюкова Хрущева о готовящемся заговоре, Семичастный подталкивал его, а тем самым и Брежнева к активным действиям. В то же время те сведения, которые сообщил Галюков Сергею Хрущеву, лишь помогли сбить его отца с толку.

Возможно, заговорщики узнали, что некоторые люди уже попытались предупредить Хрущева и членов его семьи о готовящемся заговоре. Однако все эти предупреждения не содержали ничего конкретного. Между тем опасность того, что люди, занимавшие значительно более высокое положение, чем те, что до сих пор пытались предупредить Хрущева о заговоре, была велика. Как следует из воспоминаний тогдашнего первого секретаря П.Е. Шелеста, в ходе двух бесед, которые с ним вел Л.И. Брежнев, он «решил держаться на расстоянии», сказав: «Вы сами там и разбирайтесь. Мы в низах работаем». Шелест откликнулся лишь на слова Брежнева: «Мы думаем собрать Пленум и покритиковать его», сказав: «Так в чем дело? Я – за».

Не поддержал критику Хрущева, высказанную Н.Г. Егорычевым, первый секретарь ЦК партии Литвы А.Ю. Снечкус. Позже он объяснял Егорычеву, что счел его слова провокацией. Егорычев вспоминал: «Я проводил зондаж и с ленинградцами. Секретарь обкома Василий Толстиков так и не понял, о чем речь. Убеждал меня, что Хрущев – молоток. А к моим доводам, что этот молоток расколотил вдребезги отношения со всеми, с кем мог, Толстиков остался глух». Неудачно прошла беседа и с М.А. Сусловом, когда Егорычев во время похорон Мориса Тореза в июле 1964 года в Париже стал приводить примеры ошибочной политики Хрущева: «Вот, например, Хрущев выступает на пленуме и говорит, что нам такая Академия наук не нужна. Такая Академия была нужна царю… А для чего отнимают приусадебные участки у врачей и учителей, работающих в сельской местности? Я только что приехал из Владимирской области. Там по участкам сельской интеллигенции прошли тракторами, поломали заборы, перепахали посадки на огородах». Суслов, по словам Егорычева, «замял разговор».

Любой из этих людей мог сообщить Хрущеву о нелояльных речах Егорычева. Могли донести и на Демичева, Шелепина, Брежнева, Полянского, Подгорного, которые вели такие же беседы с различными руководителями разного уровня. Эти сведения могли исходить от людей, которых, в отличие от Галюкова, Хрущев хорошо знал и мог им доверять. Между тем как сведения, которые передал Галюков, были так составлены, что могли привести Хрущева и близких к нему людей к неверным выводам и толкнуть к ошибочным действиям.

Во-первых, по словам Галюкова, некие события должны были развернуться перед ноябрем, а стало быть, получалось, что вплоть до конца октября у Хрущева было время. Во-вторых, из рассказа Галюкова следовало, что главной фигурой в предполагаемом заговоре был Игнатов, не обладавший реальной властью. Более того, получалось, что поведение Брежнева и других членов Президиума ЦК вызывали у Игнатова сомнения и даже тревогу, а стало быть, они еще не сделали окончательный выбор. В-третьих, из рассказа следовало, что пока Игнатов лишь занимался ведением каких-то переговоров с руководителями обкомов и ему, скорее всего, еще предстояло немало вести такие переговоры. В-четвертых, из рассказа Галюкова нельзя было ничего понять о роли Шелепина и Семичастного. В-пятых, в рассказе Галюкова ни слова не говорилось о Малиновском. Между тем Хрущев прекрасно знал из опыта событий в июне 1953 года и в июне 1957 года, что без руководителей силовых структур осуществить смену руководства страны невозможно. Скорее всего, информация, которую передал Галюков, была им согласована с руководством КГБ. Ведь бывший начальник охраны Игнатова работал в этой системе.

Наконец, Хрущев мог предположить, что тайные переговоры Игнатова с Брежневым, Подгорным и местными руководителями свидетельствуют не о стремлении сместить его, а об их недовольстве теми переменами, которые Хрущев собирался совершить на ноябрьском пленуме ЦК КПСС. Об этом писал Сергей Хрущев: «Я слышал о планах отца. На Пленуме для начала собирались расширить состав Президиума ЦК. За последние годы выросла молодежь: Шелепин, Андропов, Ильичев, Поляков, Сатюков, Харламов, Аджубей. Очень инициативные товарищи». Но вряд ли разговорчивый Никита Сергеевич посвятил в свой планы лишь своего сына. Скорее всего, Брежнев и другие заговорщики были знакомы с планами Хрущева. Зная об этом, Хрущев мог решить, что эти люди сговариваются лишь с целью помешать расширению членов Президиума ЦК КПСС. Поскольку Хрущев собирался ввести Шелепина в состав Президиума ЦК, он не мог поверить тому, что Шелепин заодно с Брежневым.

Есть сведения о том, что включением в состав Президиума ЦК новых членов Хрущев не собирался ограничиться. Еще на июльском пленуме ЦК КПСС Хрущев сообщил, что на намеченном на ноябрь пленуме ЦК будет предложена новая реорганизация управления сельского хозяйства. Он собирался ликвидировать межрайонные территориальные управления, созданные после мартовского (1962 г.) пленума ЦК. Одновременно он готовил реформы в области науки. Хрущев решительно поставил вопрос: нужна ли стране Академия наук? 18 июля Хрущев направил свою записку «О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации». Кроме того, Хрущев предложил пересмотреть главные направления и задачи планирования на 1966—1970 годы. 26 сентября на совместном заседании Президиума ЦК и Совета Министров СССР (в нем участвовало 400 человек) Хрущев без согласования с членами Президиума ЦК предложил заменить пятилетние планы семилетними и восьмилетними. Очевидно, что, увидев невыполнение плана семилетки по сельскому хозяйству, Хрущев хотел скрыть этот факт в новых планах развития.