Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

В очерке И.Видера по истории ИФЛА говорится: "Во время пребывания М.Рудомино на посту вице-президента она внесла большой вклад в равновесие профессиональных и личных контактов между советским библиотечным миром и библиотечным миром Запада. Она также сумела создать благотворную атмосферу для взаимного понимания. Удалось ей все это сделать благодаря ее дипломатии, человеческой доброжелательности".

Уйдя на пенсию в 1973 г., М.И.Рудомино не прекращает свою научную деятельность и публикует ряд статей по истории ВГБИЛ, о книгах — даре испанского народа ВГБИЛ, о жене Ромена Роллана, о своей жизни и роли книг в ней и т. д.

Я всегда поражалась ее собранности, умению планировать работу не только на день, но на значительное время вперед, она всегда знала, что, где и когда ей надо сделать. Она не раз добивалась в высших инстанциях, в правительственных органах, казалось бы, совершенно невозможного. Надо сказать, что начальство ее не баловало вниманием к нуждам Библиотеки, а тем более к ее личным условиям жизни и работы. Зарплата и материальные условия были таковы, что нужно было постоянно во многом себе отказывать, кроме концертов, которые украшали всегда ее духовный мир. При этом ее положение обязывало выглядеть хорошо, быть к лицу одетой. Она с этим справлялась великолепно. Всегда модно, элегантно, со вкусом, изящно одетая, умеющая носить одежду, с доброй улыбкой, она привлекала к себе внимание всех, кому довелось с ней общаться. А чего это стоило, знали только она и семья.

Она много раз бывала в служебных и общественных поездках за границей. Ее круг друзей и в нашей стране и за рубежом огромен. Ей всегда было что рассказать и так интересно, что беседа с ней всегда привлекала людей. После каждой поездки в другие страны она рассказывала сотрудникам о виденном и многое использовала в работе Библиотеки, и, конечно, это постоянно обогащало ее эрудицию и личность.

М.И.Рудомино обладала замечательным качеством никогда не говорить дурно о других и была верным другом тех, кто был ей близок по духу. Могу сказать, что я так привыкла к общению и дружбе с ней, что до сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что ее уже нет, но часто поступаю так, как поступила бы она, и дорожу воспоминаниями о ней, о дружбе, которую мы хранили всю нашу жизнь. Она вполне заслужила быть включенной в книжную серию "Жизнь замечательных людей". Таких людей в библиотечной профессии можно насчитать всего лишь несколько, и они должны служить примером для многих поколений верных служителей культуры — библиотекарей.

Ж.-П.Клавель. Прощайте, Маргарита Ивановна[106]

Наша первая встреча состоялась, по всей вероятности, в Риме в 1964 г., когда проходила ежегодная конференция ИФЛА, достопримечательностью которой явилось участие — впервые! — представительной советской делегации.

С тех пор мы встречались каждый год, и между нами установились профессиональные и дружеские отношения. В ее улыбке было что-то располагающее, материнское, а от всего ее облика исходила человечность, сочетавшая в себе доброту, жизненный опыт и твердость.

В 1968 г. ее присутствие на Сессии ИФЛА было очень заметным в силу известных обстоятельств. Она сохраняла спокойствие перед нападками и агрессивностью студентов Франкфурта, и ей удалось проявить волю профессионального библиотекаря и преодолеть страх, что эти настроения могут проникнуть даже в ряды участников конференции и вызвать раскол.

А в 1970 г. нам представилась возможность более тесного сотрудничества. В этом году ежегодная конференция ИФЛА должна была состояться в Москве. И в этом же году отмечалось 100-летие со дня рождения В.И.Ленина. Исполнительное бюро ИФЛА приняло решение посвятить этому юбилею одно пленарное заседание. Официальные делегаты от тех стран, в которых жил Ленин и библиотеки которых посещал, должны были выступить с краткими сообщениями и рассказать о том, что им известно по этому вопросу. Мне было предложено написать доклад "Ленин и швейцарские библиотеки". Это была интересная и благодарная тема, так как Ленин многократно с похвалой отзывался о качестве обслуживания в швейцарских библиотеках и внимательном отношении к рядовому читателю.

Поручив одному из сотрудников моей библиотеки, в то время убежденному марксисту, найти для меня работы Ленина, в которых он выражал свое мнение по этому вопросу, я получил от него целую пачку выдержек из произведений и писем Ленина.

В начале лета 1970 г. текст моего сообщения был направлен госпоже Рудомино, которая как вице-президент ИФЛА отвечала за координацию деятельности по подготовке конференции. 11 августа, то есть за три недели до открытия конференции, я получил от нее письмо, подтверждающее получение моего материала. В письме было два замечания, и мне предлагалось сделать необходимые изменения. Первое замечание касалось названия на немецком языке одной библиотеки в Цюрихе, в которой часто бывал Ленин.

Второе замечание относилось к высказыванию Ленина, датирующемуся 1913 г.: Ленин критиковал полицейский режим России и обличал цензуру, существующую в империи. Эта цитата не имела прямого отношения к Швейцарии, но ясно раскрывала мысль Ленина, который особенно ценил в Швейцарии демократические свободы, в частности те, которые давали ему возможность регулярно пользоваться публичными библиотеками.

Госпожа Рудомино от имени О.С.Чубарьяна, тогдашнего директора Государственной библиотеки СССР им. В.И.Ленина, писала мне следующее: "Слова В.И.Ленина, приведенные на с. 3 Вашего доклада, относятся к реакционному царскому режиму. Его высказывание, очень конкретное, заменено в Вашем тексте обобщенным выводом, лишенным конкретности, который может вызвать спор. Мы не против дискуссии, но в данном случае она едва ли будет полезной, так как приведет к широкому толкованию совершенно конкретного высказывания Ленина, относящегося к определенной стране и к определенному периоду времени".

Этим, по сути, было выражено требование исключить из моего текста призыв к библиотекарям противостоять любой политической цензуре в библиотеках, которые должны оставаться своего рода островком свободы для человеческого духа. Мне лично мой вывод был слишком дорог, чтобы им пожертвовать, а в те годы в мире было столько стран, испытывавших гнет политической цензуры, что я твердо решил высказать свои убеждения.

Цитата действительно относилась к России, что могло скорее задеть национальные чувства, чем идеи марксизма, в то время как та же цитата была бы принята без возражений, если бы она относилась к Германии времен империи или нацизма.