Михаил Шевченко - Избранное

1973

О ЮРИИ ГОНЧАРОВЕ

Уж так повелось, что имя художника, музыканта, ученого — любого человека, добро живущего или жившего на земле, навсегда связывается с местом его рождения, его интересов, забот и долгих трудов. Родные места, как правило, остаются на полотнах, на страницах книг, в музыке.

Писатель Юрий Гончаров родился и живет в Воронеже — городе, глубоко вошедшем в его судьбу, в его писательскую работу. Если вы пройдете с ним по Воронежу, вы почувствуете волнение сторожила, когда он будет рассказывать о знаменитых народных поэтах нашего степного края Кольцове и Никитине, когда он вам покажет чудом сохранившийся дом, который был колыбелью Ивана Бунина; на дорогах воронежского Придонья вспомнит Александра Эртеля, которого так высоко ценил Лев Толстой, поведает о своих раздумьях над книгами Андрея Платонова, о пребывании в Воронеже царя Петра накануне Азовского похода. Вы узнаете из уст Юрия Гончарова негаснущие подробности сражений под Воронежем в огненное лето сорок второго… Вам будет названо множество людей — старых революционеров, к которым принадлежал и его отец, студентов, заводских рабочих, деревенских тружеников. Своим простым и величественным обликом на них — именно на них! — походят герои гончаровских рассказов и повестей.

Юрий Гончаров принадлежит к поколению тех юношей, которые в трагическом сорок первом с выпускных школьных вечеров уходили на фронты Великой Отечественной, на сооружение заградительных линий перед нашествием фашистских полчищ, на уборку урожая, к заиндевелым станкам эвакуированных на Урал военных заводов.

И так уж устроено сердце художника — все пережитое, все выстраданное и осмысленное оборачивается произведениями искусства и литературы, не оставляющими читателя и зрителя равнодушными.

Юрий Гончаров пришел в литературу не развлекать читателя. Его книги — не чтиво на сон грядущий.

Что это так — легко убедиться, читая любую вещь писателя.

Вот повесть «Сто холодных ночей»… Она переносит нас в далекую и еще такую близкую военную пору. Она сразу захватывает, берет за сердце. Герой ее Леня Гаврилов — чистейший и честнейший юноша — один из поколения ребят 1923 года рождения, которых теперь можно пересчитать по пальцам, — так мало их пришло с войны… Леня тоже рвется на фронт, но из-за болезни глаз его не берут в армию. Ему выпадает на долю эвакуироваться с больным отцом и матерью из родного Воронежа, к которому подкатываются немецкие войска. Ему выпадает на долю житье в эвакуации, в далеком холодном и голодном уральском городке; ему до призыва, наконец-таки, в армию суждено пережить смерть отца…

Обо всем этом он рассказывает сам. Рассказывает с волнующей искренностью, с подкупающей достоверностью каждой детали. Прочитав повесть, читатель, особенно молодой, думается, яснее и глубже поймет — почему добровольно уходили на фронты Великой Отечественной ребята того поколения, почему они вышли победителями в страшной войне.

Прочитайте страницы о лекции преподавателя Г. И. Куликова.

«…сейчас откроется дверь, войдет Григорий Иванович.

Его предмет — древняя русская литература. «Слово о полку Игореве», «Задонщина», «Плач о разорении рязанской земли»…

«Слово» было у нас и в школе. От него осталось впечатление томительной скуки, чего-то малопонятного, безнадежно архаичного, ничем и никак не затрагивающего. Текст ломал нам язык, он звучал тарабарщиной, его надо было переводить, как иностранный, чтобы уразуметь смысл. Потом эта манера преподавания нашей Щуки: «Найдите, какие эпитеты выбрал автор для характеристики решимости князя Игоря победить половцев… Какие выражения свидетельствуют о верности и любви Ярославны к своему мужу? Какие мысли выразил автор в том месте, где он говорит…»

Но здесь с нами Григорий Иванович. И все — как впервые, как узнаваемое заново.

…Теперь я захвачен чудом, наглядным, таинственным чудом, производимым словом. Давнее, отшумевшее, рассыпавшееся прахом, сгинувшее без следа, оставшееся только в слове, самом невещественном из материалов, оказывается, не подвластно времени. И через восемь веков живет оно во всей своей яви, во всей своей зримости, во всей силе страстей, борений, горестей и бед. Нет, не ушла эта жизнь напрочь, не покинула потомков навсегда, — сквозь толщу времени, сквозь пласты столетий тянется связь!

Она даже в том — и это как-то по-особому меня волнует, — что именно на Воронеже, не в городе, его тогда еще не было, а на реке, на ее лесистых берегах, мне знакомых, встретились рязанские князья и послы надвинувшейся из Азии татарской рати, пришедшие объявить рязанцам, чтоб они покорились и платили дань, иначе они будут погублены огнем и мечом, а все их пределы — опустошены.

Это было на моей реке, и это предстает мне так зримо, как будто я был всему этому свидетель… Представляю, каким огнем зажглись их глаза (русичей-предков. — М. Ш.), сколь велико было их гордое негодование на дерзость неведомых пришельцев… все человеческое и тогда уже было с ними, все чувства, понятия: они знали, что такое честь, родина, долг перед нею, слава и бесславие, позор в глазах потомков. И — ах! как же великолепно, как мужественно и как гордо ответили они татарам! «Лучше головы своим сложим, нежели срам земле своей понесем. Все ваше будет — только когда нас не станет!»

За дверью осторожное, нащупывающее постукивание палки, раз-другой она ударяется в дверь; входит Григорий Иванович Куликов…»

Хочется возвращаться и возвращаться к лекции Куликова! Ее невозможно читать без волнения.

Сначала перед вами — просто обыкновенный слепой человек. Несколько абзацев — и вы уже сидите в студенческой аудитории и вместе с Леней Гавриловым, вместе с его друзьями видите в Куликове «живую частицу тех древних времен», он уже не преподаватель, а древний певец во стане своих потомков, и его палка кажется посохом…

Усталый от вдохновения, «Григорий Иванович опускает голову. В аудитории тихо, и в здании тихо, и слышно, как где-то вдали катится протяжный, гремучий гул, гремят по рельсам спешащие на запад поезда.

Туда, где тоже — «токмо дым и пепел…»

Как и рассказчика, вас «совсем как боль пронизывает вдруг чувство родины — чувство сомкнувшегося времени и расстояния, чего-то огромного, и бесконечного и неохватно протянувшегося, но единого и нерасторжимого, что нельзя разорвать, разделить на части, что может существовать только единым целым и что есть моя подлинная родина, Россия, чье извечное и ушедшее было название волею самой жизни вновь воскрешено в языке…»