Распеленать память - Ирина Николаевна Зорина
Вскоре началось Юрино противостояние официальной «науке» и факультетским «генералам». В университете он решился уже на настоящий поступок.
В 1953–1954 годах Юра и его товарищи (Женя Плимак и Игорь Пантин) обнаружили, что труды двух «столпов» факультета – М. Т. Иовчука и И. Я. Щипанова построены на плагиате и фальсификации. Щипанов оказался еще и доносчиком. По его доносам увольняли и сажали. И Карякин предпринял (всегда был дотошным!) настоящее расследование. Узнав о «деятельности» своего аспиранта, Щипанов перешел в атаку и добился на большом Ученом совете исключения Карякина из аспирантуры. Предлог был выдуман – пользование шпаргалками на экзаменах. Нельзя же было предать огласке само «дело». Накануне заседания Ученого совета многие уговаривали Карякина покаяться.
Вот он и покаялся, по-карякински. Вышел на трибуну Ученого совета и сказал:
– Я глубоко раскаиваюсь. – (Пауза. Тишина. Карякин и потом умел закатывать такие качаловские паузы.) – Раскаиваюсь в том, что мы не довели расследование до конца. А дело совсем не в докторской Щипанова, а в его доносах. И еще в том, что все вы его покрываете.
Исключили единогласно. А Щипанов уже в коридоре сказал своему аспиранту: «Годом раньше – быть бы тебе лагерной пылью». Но посадить «расследователя» Щипанов уже не мог. Сталин умер. Шел 1954 год. Правда, «оттепель» еще не наступила. Через год Карякина восстановили в аспирантуре. Но тогда это была настоящая проверка на прочность.
Четыре года после окончания аспирантуры (1956–1960) проработал Карякин научным редактором журнала «История СССР». Это были годы серьезной работы и беспрерывного чтения.
Юрий Карякин, аспирант философского факультета МГУ, Москва, 1954 г.
В июле 1960-го академик А. М. Румянцев пригласил Юрия Карякина в Прагу, в теоретический и информационный журнал коммунистических и рабочих партий «Проблемы мира и социализма», который издавался там с 1958 года. Прошел ХХ съезд, хрущевскому руководству понадобился приток молодой крови для создания нового имиджа СССР на международной арене. С целью его обновления направили в качестве шеф-редактора журнала члена ЦК КПСС Алексея Матвеевича Румянцева. Человек чести, сторонник «социализма с человеческим лицом», он начал собирать вокруг себя талантливых молодых философов, историков, политологов.
В журнале Карякин был, несомненно, нравственным авторитетом, хотя в бытовом смысле – отнюдь не ангелом. Порой выкидывал чудовищные фортели. Был он дерзок, любил риск, ничего не боялся. Вот лишь один пример. Однажды не мог попасть ко мне в комнату, я закрыла дверь изнутри, на что-то рассердилась. А жила я поначалу в небольшом «общежитии» на последнем, пятом этаже нашего «пражского Ватикана», бывшего теологического факультета Карлова университета. Тогда он прошел по карнизу пятого этажа, а это на уровне седьмого-восьмого этажа современного жилого дома, и стал барабанить в окно. Открыла одну створку окна. Его посиневшие пальцы буквально вцепились в другую створку. Раскачивается. Ноги скользят. Декабрь на дворе. Меня охватил ужас. Помогла ему забраться внутрь, но приказала: «Ложись поближе к батарее. Отогрейся, и чтобы я тебя до утра не слышала». Повиновался.
Его обожали многие женщины в редакции, особенно наши машинистки, к которым он всегда был внимателен. Они готовы были перепечатывать его тексты по многу раз, а правил он всегда все, что писал, бесконечно.
Он был фактурным человеком. И почти всё, что было яркого, игрового, азартного, задорного в нашей пражской колонии российских интеллигентов, крутилось вокруг него. Какая-то несоветская у него была манера ходить, говорить, слушать, спорить, смотреть в глаза начальства. Да и писать он норовил не по-советски. От него будто ожидали поступка, и он оправдывал эти ожидания.
Представьте, идут по набережной человек пятьдесят и видят, кто-то тонет. Сорок пройдут мимо: это не их дело. Десять остановятся посмотреть. Пять из них закричат: «Помогите, спасите!» Один прыгнет. И спасет. Так вот Карякин – прыгнет. Поступок его, возможно, будет результатом эмоционального порыва, но этот порыв – спасти человека – подготовлен его натурой и всей его жизнью.
Лето 1964 года. Карякин пишет статью о Солженицыне для международного коммунистического журнала. Его поддерживает шеф-редактор А. М. Румянцев. Но члены редколлегии, за исключением представителя Итальянской компартии, – против. Секретарь журнала А. И. Соболев, непримиримый противник статьи, уезжает в командировку на Кубу и предупреждает главного чекиста в журнале: «Я знаю, без меня Карякин постарается протолкнуть статью. Смотри, жизнью отвечаешь». Тот пытается остановить Карякина: «Ну что ты рыпаешься. Ведь и квартиры не получишь, а я видел тебя в списке, теперь вычеркнут, и вообще тумаков не оберешься». Наконец кидается в ноги: «Мне же головой за тебя отвечать…» И вдруг злобно: «Да скоро вы все проиграете!» Карякин в ответ: «Может, временно и проиграем, но в конце концов наша возьмет!»
Статья была опубликована в сентябрьском номере журнала, перепечатана Твардовским в «Новом мире» в самом начале октября. А 14 октября – переворот. Сняли Хрущева. Началась ползучая ресталинизация. Но слово было сказано. И это тоже был поступок.
Октябрьский переворот 1964 года (снятие Хрущева и победа «коллективного руководства» во главе с молодым и цепким Брежневым) означал начало ресталинизации и конец нашей «румянцевской деревни» в Праге. Меня тогда поразило, что Карякин оказался в редакции чуть ли не единственным, кто не радовался снятию надоевшего всем «кукурузника» Никиты, столь хамски говорившего с писателями и художниками на встречах в 1962–1963 годов. Юра прямо говорил друзьям: не обольщайтесь, дальше будет хуже.
Летом 1965 года Карякина «ушли» из журнала. Он вернулся в Москву и по предложению А. М. Румянцева до 1967 года работал специальным корреспондентом газеты «Правда». В эти годы сблизился с А. И. Солженицыным. Хотел опубликовать в газете главы из романа «В круге первом». Из этого, конечно, ничего не вышло, но благодаря румянцевскому сейфу был сохранен единственный экземпляр романа (остальные были арестованы КГБ) и передан потом А. Твардовскому в «Новый мир». Тоже был смелый и очень рискованный поступок. Александр Исаевич, кстати, научил его уходить от «хвостов».
В эти же годы случилась еще одна важная встреча – с М. М. Бахтиным в Саранске, где Карякин оказался в командировке, собирал материалы по Мордовии о детских домах для своей статьи. Там на поселении жил вместе с женою всеми забытый великий философ и культуролог.
Ну а в 1967-м Румянцева из «Правды» тоже «ушли». Ушел и Карякин. Он стал научным сотрудником Института международного рабочего движения АН СССР (впоследствии Институт сравнительной политологии). В этом академическом институте – тут надо отдать должное его директору Тимуру Тимофеевичу Тимофееву – собрались замечательные представители тогдашней молодой научной элиты:
