Федор Раззаков - Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Основываясь на подобных безрассудных поступках Есенина, многие характеризуют его не только как алкоголика, но и как сумасшедшего. Был ли он таким на самом деле? Если был, то тогда остается только поражаться, как такой человек мог писать истинные поэтические шедевры. Например, в последнюю свою психиатрическую лечебницу Есенин лег 28 ноября 1925 года. И уже 28 ноября из-под его пера появляется стихотворение «Клен ты мой опавший» — шедевр. Неужели подобное мог сотворить умалишенный? Или, быть может, создание гениальных творений — это удел только умалишенных, людей «не от мира сего»? Хватило ведь духу ленинградскому «Клиническому архиву гениальности и одаренности (эвропатологии)» в 1925 году отнести к разряду «ненормальных» таких писателей, как Лев Толстой, Глеб Успенский, Лермонтов, Пушкин, Загоскин, Некрасов, Горький, Белинский, Гончаров, Блок, Фет, Бальзак, Стендаль, Эдгар По, Вольтер, Гюго, Кант, Гегель…

Что касается Глеба Успенского или Загоскина, не знаю, но вот Эдгар По, к примеру, был единственным тяжелым алкоголиком среди ведущих американских писателей XIX века и умер от перепоя в Балтиморе в 1849 году в возрасте всего лишь 40 лет. Да и вообще чуть ли не вся американская литература была создана алкоголиками. Из шести американских писателей — нобелевских лауреатов по литературе трое — Синклер Льюис, Юджин О’Нил и Уильям Фолкнер — в течение длительных периодов жизни были запойными пьяницами, алкоголиками. Двое других — Эрнест Хемингуэй и Джон Стейнбек — тоже много пили.

Если же проводить параллель между русскими и американцами в отношении приверженности к алкоголю, то можно обнаружить много сходного. По мнению В. Коваленко: «Наука сегодня склоняется к мнению, что пристрастие людей к алкоголю определяется преимущественно генетически… Видно, вся восточнославянская популяция в генетическом отношении очень неблагоприятна в смысле восприимчивости к алкоголизму… Как известно, русские в генетическом отношении — в отличие, допустим, от австралийских аборигенов, туркмен, евреев и японцев — нация очень неоднородная, похожая в этом смысле на американцев…

К сожалению, видимо, случившиеся в прошлом «крововливания» в славянскую популяцию, и без того охочую до питья, не ослабили русскую предрасположенность к алкоголизму (что неминуемо произошло бы, если бы русские перемешались с японцами), а еще более усугубили ее. Рискуя оскорбить нашего доброго северного соседа, осмелюсь высказать предположение, что «виновата» в этом может быть финская «добавка». Ибо финны, как всеми отмечается, очень падки к спиртному».

Не этими ли генетическими корнями объясняется сходство алкогольных пристрастий американца Хемингуэя и русского Шолохова? Хемингуэй был страстным любителем вина и, живя на Кубе, регулярно перед завтраком употреблял шампанское. Столь же страстно любил «шипучий напиток» и Михаил Шолохов. И. Шкал, близко знавший классика советской литературы, рассказывал: «Шолохов, бывая на моей квартире, обязательно пил. Я поражался, как он пьет.

Шолохов пьянел, но только тихо пьянел. Иногда буйствовал. Близкий ему человек показал мне выбоину в дверном косяке своей квартиры. Это Шолохов бросил в пьяном виде тарелку. Тарелка попала в угол и оставила метку. Пил он только шампанское. Мог выпить за сутки бутылок шесть. Хотя к шампанскому он пристрастился уже в 50-е годы, а до этого пил все.

У Шолохова был невероятно сильный организм. Страшно курил: и трубку, и папиросы. В последнее время он стал алкоголиком, самым настоящим, запойным: две недели пьет, а потом месяц не пьет и даже не ест ничего, кроме простокваши. Я это все видел. Мы с ним даже поссорились из-за этого. Я дерзнул поговорить с ним на эту тему. Произошло это уже после моей реабилитации, в 1955 году. «Мишенька, ведь ты же принадлежишь народу. Остановись». Он выслушал меня, покачал головой и сказал: «Илья, не заботься о моем здоровье больше, чем я сам». И хотя внешне сохранились наши отношения прекрасными, внутренне они с того момента похолодели. Иногда даже Шолохов без водки и не писал…» Мы помним, как обиделся на своего лучшего друга Артура Макарова Владимир Высоцкий, когда тот предрек ему, что при такой «запойной» жизни Высоцкий скоро будет «полтинники сшибать на опохмелку у ВТО». Правда, позднее Высоцкий осознал, что друзья хотят ему только добра, но это его уже не остановило. А ведь перед его глазами был достойный пример Павла Леонидова, о котором вспоминала Л. Абрамова: «Он был сыном двоюродной сестры Семена Владимировича (отца Высоцкого) и был примером человека, который вылечился от того, от чего никто не мог вылечиться. Пашей гордились врачи. И каждый раз, когда Володя задумывался, сможет ли он сам остановиться, он говорил: «Ну, ничего. Есть врачи, есть Паша. Его вылечили, и я тоже…»

В свое время американский поэт Джон О’Хара зарекся от пьянства в 48 лет, после того как угодил в больницу, истекая кровью от прободения язвы. Высоцкий в 1969 году тоже заглянул в глаза смерти, но расстаться с пагубной страстью так и не смог. Что же так влекло его к этому убийственному зелью? Сама психиатрия немногим сильнее в определении точной причины пьянства. Пристрастие к алкоголю, подобно любому пристрастию, опирается на уверенность, что можно изменить себя, проглотив некую материальную субстанцию. Таким образом, подобно многому другому, что мы вытворяем с собой в этой одурманивающей культуре, пьянство — один из способов самоодурманивания. Люди пьют из-за наследственной предрасположенности, вкусовых пристрастий, социальной принадлежности. Они пьют, потому что утомлены, скучают, встревожены. Люди пьют по многим причинам и, в частности, подчиняясь желанию «почувствовать себя лучше». Пьянство обрубает связи, порождающие беспокойство. Алкоголь действует не как стимулятор, а как успокоительное. Но именно это «разбалтывающее», расслабляющее, замедляющее реакцию действие алкоголя, разрушающего так много ложных ассоциаций и устраняющего ограничители, увеличивает радушие и временную свободу от столь многих уз, напряжения, обязательств.

На Руси, где вино, а с XVI века и водка были напитками традиционными, пьянство никогда не считалось чем-то из ряда вон выходящим. К пьяницам здесь всегда относились снисходительно, ведь в вине топили свои горести и обмывали радости все слои населения без исключения. Безбожно пили водку цари и царицы (Иван Грозный и Елизавета), и премьер-министры, и даже дочь Генерального секретаря ЦК КПСС (А. Рыков и Г. Брежнева).

Галину Брежневу дважды подвергали принудительному лечению от алкоголизма, но женский организм плохо поддавался такому лечению, и все заканчивалось безрезультатно.