Александр Суворов - Наука побеждать

Во второй день, граф не желал никого принимать, кроме избранных лиц; перваго он дружески принял Г. Р. Державина в своей спальне, будучи едва прикрыт одеждою, долго с ним беседовал и даже удерживал, казалось, для того, чтоб он был свидетелем различия приемов посетителям; многия знатныя особы, принадлежавшия двору, поспешили до его обеда (в Петербурге назначен было для обеда 12-й час) с визитом, но не были принимаемы: велено было принять одного кн. П. А. Зубова. Зубов приехал в 10 часов; Суворов принял его в дверях своей спальни так же точно одетый, как бывал в лагерной своей палатке в жаркое время; после недолгой беседы он проводил князя до дверец своей спальни и сказал Державину «vice-versa», оставил последняго у себя обедать.

Чрез полчаса явился каммер-фурьер: Императрица изволила его прислать узнать о здоровьи фельдмаршала и с ним же прислала богатую соболью шубу, покрытую зеленым бархатом с золотым прибором, с строжайшим милостивым приказанием не приезжать к ней без шубы и беречь себя от простуды при настоящих сильных морозах. Граф попросил каммер-фурьера стать на диван, показать ему развернутую шубу; он пред нею низко три раза поклонился, сам ее принял, поцаловал и отдал своему Прошке на сохранение, поруча присланному повергнуть его всеподданнейшую благодарность к стопам августейшей Государыни.

Во время обеда докладывают графу о приезде вице-канцлера графа И. А. Остермана; граф тотчас встал из-за стола, выбежал в белом своем кителе – на подъезд; гайдуки отворяют для Остермана карету, тот не успел привстать, чтоб выйти из кареты, как Суворов сел подле него, поменялись приветствиями и, поблагодарив за посещение, выпрыгнул, возвратился к обеду со смехом и сказал Державину: «этот контрвизит самый скорой, лучший – и взаимно не отяготительный».

На 18-е число Императрица приказала изготовить постный стол к двенадцати часам и удостоила Суворова приглашением; после стола он благодарил Государыню за высочайшее внимание к его привычкам и умолял ее сохранять свой собственный покой, что он приимет себе в вящшую награду. На вопрос Государыни, какое лучше для него блюдо, отвечал: «Калмыцкая похлебка». Государыня требовала объяснения, он доложил: «Не более куска баранины и соли в чистой воде вареные, самый легкий и здоровый суп». В праздник Рождества Христова и новый год он должен был быть у Государыни, но всегда испрашивал увольнения от приглашения к Высочайшему столу.

Государыне угодно было принять во внимание привычную деятельность фельдмаршала: поручила ему обозреть состояние всех тех укреплений по шведской границе, которыя в 791 и 792 годах были устроены под его начальством.

Зная привычку к деятельной жизни Суворова и к занятиям по военной части, Государыня озабочивалась, чем занять его. В январе он исполнил ея поручение и в первой половине февраля 796-го возвратился в Петербург, приметно скучал вне своей сферы, и как скоро Императрица поручила ему главное начальство юго-западной армии, немедленно оставил столицу и прямыми путями отправился в центральный пункт занимаемых мест ему подведомственными корпусами, – местечко Тульчин. В июле 1796-го он получил секретное повеление составить 60 т. корпус по его собственному избранию из войск, под начальством его состоящих, и быть в готовности с перваго повеления выступить за границу. Но всему есть предел! Poccия, лелеянная 34 года мудростию и искусством, счастливая внешним уважением и внутреннею силою, неожиданно, в слезах, в страхе облеклась в траурную одежду. Звезда Суворова, верная спутница его славы, затмилась временною опалою: победоносный герой, лишенный знаков, знаменитою службою отечеству и престолу приобретенных, осужденный на уединенную жизнь в углу своего родонаследства, под надзором, с покорностию предавался воле Бога и в молитвенном сельском храме, без горести, без упреков, чистою душою молился о благоденствии любезнаго отечества[247].

И в этом расположении не мог он ожидать так скоро осуществить своим лицом роль древняго Велисария. Суворова вызывают спасать престолы германских царей.

Он велик был и в изгнании, уверенный в неукоризненной, доблестной жизни, с спокойным духом переносил неожиданный переворот… Страдалец! Мог ли он ожидать, чтоб когда-либо своим лицом осуществил повествование о Велисарии? Сбылось с необыкновенно резким шумом (разница в том, что Велисария вызывал обратно совет народный, Суворова просят германские царствующие престолы); имя его не переставало греметь в Европе; потрясенная Германия обращается к российскому Императору с просьбою дать ей непобедимаго Суворова спасать царей, угрожаемых бурею западнаго треволнения. Российский Император склоняется на ходатайство австрийскаго императора, призывает Суворова из заточения, принимает его с рыцарским объятием, возлагает на него Мальтийский орден, возглашает: «Иди спасать царей!» Суворов, по уставу ордена, стоя на правом колене, принимает крест, обращается к горнему властителю, ответствует: «Великий Боже! спаси царей!» и, не теряя минуты, спешит пожинать новые лавры с вверенными ему соединенными армиями в пределах Верхней Италии[248]. (Фукс повествует о происшествиях того времени).

Многие из соотечественников, зная, лично или по преданию, что в эпоху блестящих дел графа Суворова, с 1788-го по 1796 год, последние 4 года я имел счастие быть облеченным полною его доверенностию и должностию начальника главнаго штаба, настаивали на изыскании материалов известнаго мне времени для пополнения истории сего знаменитаго героя. Я хранил многие любопытные отрывки при себе, как драгоценность; но, по особому несчастию, в кампанию 1813 года в ретираде от Дрездена по трудной дороге в Богемских Горах в арьергарде под командою графа Витгенштейна, мой экипаж попался между австрийскими пороховыми ящиками и их партикулярными повозками, которыя по повелению Шварценберга взрывали и жгли; в то же время и моя коляска разграблена и сожжена со всеми прежними драгоценностями моими и документами по тогдашней моей должности военнаго директора путей, о чем хранится свидетельство графа Витгенштейна.

Сохраненныя же в России не могут пополнить погибшаго; но с ними сохранилась антингова история. Антинг издал свое сочинение в Лондоне на французском языке, как выше сказано, в двух небольших томах, и последнее издание 1799 года. Он доставил ко мне один экземпляр уже в 1801-м году. Поручение покойнаго князя Суворова лежало на душе, как священнейшая обязанность; но разныя события и обстоятельства, а более недоверчивость к собственному дарованию были сильными преткновениями к исполнению моего долга; наконец, в свободные дни моей жизни осмеливался я делать приступы к исправлению и дополнению о военных происшествиях, повествуемых во втором томе антингова сочинения, – особыми выписками, которыя вместе с историею Антинга предоставляю для перевода на отечественный язык свежему и лучшему перу.