Майкл Бар-Зохар - Бен Гурион

«В моих глазах основная задача заключается в избежании войны, и только военный альянс между Францией и Израилем способен помешать военному конфликту… Не пора ли конкретизировать глубокую дружбу между нашими странами — заключением политического договора о военной помощи на случай нападения на нас Египта и его союзников?».

Реакция его чрезмерна, и он глубоко ошибается. Арабская федерация погибнет не родившись. Что касается призывов к главам государств всего мира, то они потерпят полную неудачу. Кеннеди выражает «серьезные опасения» по поводу совместной с Хрущевым декларации и высказывается против приезда Бен-Гуриона в Вашингтон. Через пять дней Старик возобновляет свои попытки: «Господин президент, мой народ имеет право на существование., которое сейчас в опасности», и предлагает заключить договор о безопасности между Израилем, США и их союзниками. Кеннеди отклоняет новый проект Бен-Гуриона. Голда Меир, которая в курсе проводимой Стариком дипломатической атаки, старается держаться в стороне: «Мы знали о его попытках, — расскажет она впоследствии. — Мы по-разному воспринимали Бен-Гуриона… Мы молчали, даже если у нас возникали вопросы».

Но премьер-министр не закончит диктовать все запланированные письма. Вечером 15 июня 1963 года Голда Меир, крайне взволнованная, врывается к нему в кабинет. Она только что узнала от немецкого печатного агентства, что израильские солдаты проходили в Германии подготовку к испытаниям нового оружия. Некоторое время она все резче и резче критикует политику Бен-Гуриона по отношение к Германии, но на этот раз требует, чтобы он дал приказ военной цензуре изымать всякое упоминание о присутствии израильских солдат на немецкой военной базе Публикация этой новости могла бы вызвать, по ее мнению, «ненужные трудности». Но он отказывается, утверждая, что это стало бы превышением его полномочий: изъятие какой-либо информации является исключительно компетенцией цензора, который действует согласно полученным инструкциям, объясняет он. В ярости Голда Меир уходит.

Когда Тэдди Коллек узнает, в каком состоянии Старик, он решает увезти Голду к себе, где они могут спокойно поговорить. В 11 часов вечера все трое усаживаются на кухне, и она тут же возобновляет разговор о немецкой политике; около полуночи они расстаются «в полном несогласии».

Этот вопрос больше обсуждаться не будет, поскольку на следующее утро, войдя в кабинет, Бен-Гурион заявляет: «Я собираюсь подать в отставку». Его слова звучат громом среди ясного неба. Коллек и Навон пытаются отговорить его, но он остается непоколебим и диктует два письма, по одной фразе в каждом, на имя президента страны и председателя Кнессета, сообщая им о своей отставке.

Больше всех других попыток заставить отозвать заявление об отставке его поражает неожиданный визит генералов Ицхака Рабина и Меира Амита. Заметно взволнованный Рабин говорит ему, что командующие армией «удручены» и расценивает его отставку как «катастрофу». Он также подчеркивает, что «армия не вмешивается в политику, не создает партии и не должна оказывать давления», но считает, что «это бедствие». «Что теперь будет с армией?» — спрашивает он. Бен-Гурион пытается объяснить, что причины, побудившие его уйти, никак не связаны с армией. «Все генералы говорят, что это немыслимо, — настаивает Рабин. — Они не представляют, как смогут выкрутиться без Бен-Гуриона». Старик готов заплакать. «Меня глубоко тронули эти слова, и я с трудом скрыл свои чувства и слезы», — пишет он в дневнике.

Бен-Гурион не раскрывает публично причин, побудивших его внезапно отойти от власти. Ключ к пониманию этого решения нашелся в его дневнике, на странице, датированной 16 июня — датой отставки. Становится понятно, что это решение явилось плодом долгих раздумий, но сам поступок был совершен импульсивно:

«По правде говоря, это решение я принял два с половиной года назад, когда «этот лицемерный хищник» [Лавон] сумел настроить против меня все партии. Но в то время я опасался, как бы моя отставка не разрушила партию… «Лидер» [Бегин] чувствовал, что набирает силу, он становился все более смелым и дерзким, Кнессет начал подпадать под влияние грубой силы, как это показали дебаты по вопросу внешней политики и столпотворение, устроенное партией Бегина. И только один слепец… не видит, что это начало захвата власти «лидером»… Возможно, что «ответственный офицер» [Харель] пролез в Центральный комитет и играет в нем ту же роль, что и «лицемерный хищник» два года назад. Только это безумие может привести к фашистскому правительству в Израиле».

Этот фрагмент еще раз подчеркивает тот непонятный страх, который партия Бегина («Херут») вызывала у Бен-Гуриона, его разочарование и гнев против коллег, возмущение нападками на немецкую политику. Он уходит в отставку, пережив серьезное эмоциональное напряжение; его поступки и порывы не поддаются логике. Сцена с Голдой Меир прошлым вечером — это всего лишь капля, переполнившая чашу. Его моральное состояние в течение последних десяти недель лишило его возможности управлять страной. Бен-Гурион не захотел холодно взвесить последствия своей отставки. Больной и усталый, он просто ушел.

Его неожиданное решение становится серьезным ударом для его молодых сторонников, поскольку война за «престолонаследование», развязанная Лавоном, заканчивается полной победой старой гвардии. Леви Эшколь, новый премьер-министр, старается поддержать равновесие внутри партии, но отказывается проводить политику своего предшественника, целью которой была постепенная замена старых членов партии молодыми и более энергичными. Дело Лавона и все, что за ним последовало, устранило молодых выдвиженцев с аллеи власти и подтолкнуло партию на новый путь. Уход Бен-Гуриона стал концом целой эпохи.

На следующий день после отставки Старик получает книгу журналиста Хаггаи Эшеда «Кто отдал приказ?». По просьбе премьер-министра, которую он высказал в конце 1962 года, этот журналист самым серьезным образом изучил все документы, относящиеся к «происшествию» 1954 года, а также протоколы и показания в «комиссии семи». Он пришел к выводу, что Лавон действительно лично отдал роковой приказ. Тогда Бен-Гурион решает обратиться к правительству с просьбой возобновить расследование по «делу». Этим он нарушает обещание, которое дал перед выборами в Кнессет, — не заниматься делом Лавона, но неблаговидные действия «комиссии семи» не дают ему покоя. Им движет не стремление узнать ответ на вопрос «кто отдал приказ», а «отказ в правосудии», совершенный «комиссией семи». Он решительно настроен разоблачить поведение министров и добиться, чтобы «отказ в правосудии» стал предметом судебного разбирательства.