Сергей Тепляков - Век Наполеона. Реконструкция эпохи

Были переделы и другого рода: московские земли массово меняли хозяев из числа разоренных пожаром домовладельцев. Так купцы Сытины завладели множеством участков на Маросейке (изначально эту улицу заселяли украинцы, отсюда и название – Малороссия-Малорассейка-Маросейка).

В ноябре Александр Первый повелел Ростопчину начать составлять списки тех, «которые особо претерпели». В этом однако выявились затруднения: «все сословия общества присваивают себе право просить о вспомосуществовании, и так как чистосердечие стало нынче редкостью, то потребуется довольно много времени на составление списка лиц, которые вправе прибегнуть к Вашей благотворительности», – писал Ростопчин царю 14 декабря 1812 года, прося создать комиссию для рассмотрения «просьб тех господ, которые полагают себя разоренными».

Полиция составляла опись бесхозного имущества. На нее же были возложены обязанности по раздаче бесплатной пищи нуждающимся. Тогда же было создано «Сословие попечителей призрения разоренных от неприятеля в 1812 году» – организация, собиравшая пожертвования, хранившая и выдававшая их по рассмотрении прошений. «Сословие» находилось под покровительством императрицы Елизаветы Алексеевны, о расходовании денег попечители отчитывались лично перед царем. Хотя «Сословие» должно было заботиться обо всех пострадавших, но большая часть из 6 миллионов 364 тысяч рублей, выданных к моменту закрытия «Сословия» в августе 1817 года, досталась все же погорельцам Москвы.

В декабре император ассигновал на помощь московской бедноте два миллиона рублей, а в феврале 1813 года еще два миллиона были пущены на покупку хлеба казенным (государственным) крестьянам Московской губернии. Оставшимся без средств к существованию чиновникам и разночинцам было назначено содержание – первым 25 копеек, а вторым – пятнадцать копеек на человека в день, которые выдавались раз в неделю в полиции. Тогда же английский парламент выделил погорельцам Москвы 200 тысяч фунтов стерлингов, однако эти деньги до назначения не дошли – их пустили на военные нужды.

Город быстро набивался людьми. В декабре возобновившиеся «Московские ведомости» писали следующее: «Нет места, годного для жилья, которое не было бы уже занято. Торговля и промышленность распространяются с удивительной быстротой. Построено до 2800 временных лавок, и вся торговая площадь заполнена бесчисленным множеством продавцов и покупателей».

12 декабря город освятили: крестный ход с иконой Владимирской Божией Матери прошел от Сретенского монастыря по кольцу Белого города. По возвращении у монастыря состоялось торжество: главнокомандующий Москвы граф Ростопчин прочел полученные им донесения о новых победах русской армии, прогремел салют из установленных у стен монастыря трофейных французских орудий.

25 декабря 1812 года Александр Первый решил воздвигнуть в Москве храм Христа Спасителя. Император, воспринимавший противостояние с Наполеоном как Божью кару за убийство отца, видел в победе над завоевателем еще и то, что Бог его все-таки простил.

Под Новый год Ростопчин устроил в городе иллюминацию. Правда, москвичи вряд ли пришли от этого в восторг: тогда Ростопчину уже ставили в вину почти все из того, что еще три месяца назад считалось его подвигом.

В это время город уже восстанавливался сам по себе. Этот процесс решено было взять под контроль, и, если уж можно начать город буквально с чистого листа, сделать здесь в прямом смысле город-сад. В феврале 1813 года император Александр учредил «Комиссию для строения в Москве», которая была учреждением не бюрократическим, а скорее производственным: комиссия имела в распоряжении пять кирпичных заводов и несколько «стройбатов», солдаты которых использовались на стройках как чернорабочие. Для финансирования работы Комиссия получила беспроцентную ссуду на пять лет в размере пяти миллионов рублей.

Архитектор Вильям Гесте спешно готовил генплан обновленного города, но император его не утвердил, сочтя, что генплан Гесте не соответствует духу города (до этого Гесте сделал генпланы Царского Села и Саратова, на которых трудно научиться столичному размаху).

Разработкой нового генплана Москвы занимался Егор Челиев, директор первого отделения чертежной при комиссии для строений в Москве. (Интересно, что именно в это время Челиев изобрел цемент, который успешно применялся на восстановлении зданий Москвы и прежде всего Кремля. В 1825 году Челиев издал книжку «Полное наставление, как приготовлять дешевый и лучший мертель, или цемент, весьма прочный для подводных строений, как-то: каналов, мостов, бассейнов и плотин, подвалов, погребов и штукатурки каменных и деревянных строений», где описан способ приготовления цемента путем обжига смеси извести (или мела) и глины с последующим измельчением обожженного продукта. Однако в полном соответствии с русскими традициями она оказалась забыта, и изобретателем цемента считался англичанин Аспри, сделавший это через 11 лет после Челиева. Только в 1948 году книгу Челиева нашли и хотя бы на словах установили историческую правду).

Чтобы в отсутствие генплана Москва не пала жертвой стихийной застройки, Комиссия разработала альбомы «образцовых проектов», по которым москвичам надлежало строить свои дома. (В общем-то это была уже «типовая застройка», от которой недалеко и до «Иронии судьбы»). Если кто-то хотел хоть чем-то отличаться от соседей, то все изменения надлежало согласовывать с архитекторами комиссии. Проект городского особняка разработал Осип Бове, который уже в 1814 году стал в Комиссии заведующим «фасадической части», а фактически – главным архитектором восстанавливаемой Москвы. Город был поделен на четыре части, из которых Бове достался центр – Тверская, Арбат, Пресня и Новинская улица. Кроме итальянца Осипа Бове новую Москву создавали швейцарец Доменико Жилярди и русский Афанасий Григорьев. Интересно, что в отличие от Гесте, которому было к тому времени за шестьдесят, эти трое были молоды: Бове в 1813 году было 29 лет, Жилярди – 28, а Григорьеву – 32.

Кроме строительной была в Москве и другая жизнь. Шампанское в Москве стоило 25 рублей. 1 марта 1813 года вновь открылся Английский клуб. В нем, правда, в первый и единственный за всю историю раз оказался избыток вакансий – на 3 мая из 500 членов клуба объявилось только 388, остальные были кто на войне, кто в эвакуации, кто в могиле. Хотя существовала и очередь из 172 желающих вступить в клуб, старшины его решили не заполнять места «дабы всякий из выбывших членов свободно мог возобновить свой билет».

Весной 1813 года из разных городов начинаются съезжаться студенты и преподаватели Московского университета, а в августе в газете «Московские ведомости» было размещено объявление о возобновлении лекций.