Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве - Андрей Георгиевич Битов
Падающие самолеты снятся и сейчас. Даже ядерный взрыв не снится. И самолеты такие фантастические, с тенденцией к дирижаблю. Пышные. Медленные. Изредка пролетают и падают далеко, за лесом. Только несильной взрывной волной накрывает.
«Ан-2», на котором проработал мой папа, уже перестали производить. Все перестали, кроме Китая. Там делают, сами используют и продают туда, куда раньше продавали мы. Я верю, что «Ан-2» модернизируют (в Книге рекордов Гиннесса «Ан-2» значится как единственный самолет, который может эксплуатироваться более шестидесяти лет, так там все грамотно спланировано и качественно произведено) и вернут в производство.
Я никогда не говорю о нем «Кукурузник».
Кормилец. Так он у нас называется.
Старший брат «Ан-2» самолет «По-2» заслуживает поклона и уважения. На нем летали до войны и в войну.
«Ан-2» в небе над головой — это праздник и ожидание. Сколько себя помню — столько и праздник.
В кабине «Ан-2» нельзя, закрыв окошки, лететь только на приборах, нужно постоянное включение в процесс. Нужно смотреть, слушать — как работает мотор, движение воздуха и разговоры с диспетчером.
А из кабины видно небо и все, что под ним — поля, речки, дома, леса. «Ан-2» может взмыть высоко-высоко и лететь над облаками, которые толстыми съедобными слоями будут лежать под ним. А может лететь совсем низко, над водой, над полем, над самой кромкой леса. И будет казаться, что если высунуться как следует, то можно хватать листья с макушек деревьев.
Но я этого ничего не делала, потому что никогда не летала в детстве на «Ан-2». На вертолете «Эх, нам бы дожить бы!» — да, на пассажирских лайнерах — много раз. А на кормильце ни разу. Пока, уже в институте, не отправилась в клуб МГУ прыгать с парашютом.
Много раз, когда мы жили в деревне, а папа работал где-то поблизости, он пролетал на своем весело урчащем самолете над домом и садом. Папа выглядывал из кабины, махал нам рукой. И ему махала и кричала вся деревня. Однажды мы рвали вишни, веселились, кричали, пищали и не слышали гула мотора подлетающего самолета. Когда мы его заметили, было уже поздно — и мама, и мы с сестрой попали под бомбежку. Авиация обрабатывала поля, и папа осыпал нас с самолета градом твердых розовеньких шариков удобрения.
«Ан-2» может сесть даже на поле, взлетная полоса нужна ему ровная, но не такая длинная, как для больших самолетов. Да, наш папа садился несколько раз на поле за деревней. Сейчас это поле уже непригодно — ни как пастбище, не то что в виде взлетной полосы для «Ан-2». Есть предел норме буераков на душу населения.
Да, еще в моем детстве на «Ан-2» можно было летать по всей стране — как на пригородном автобусе. Он мог садиться на крошечные аэродромчики — в Узбекистане и казахской степи, среди брянских лесов, в Мещовском ополье, даже в болотистых краях Смоленщины, где к взлетной полосе подступали вода и обманчивые кочки. А какие попадались пассажиры! Деревенское население с мешками и корзинками, вместе с ними катались поросята, козы и куры. Часто летали журналисты, которые совали советские свои носы в самые глухие уголки страны, агрономы, которым нужно было успеть побывать в разных концах своего огромного хозяйства. Час, самое большое два — и ты оказываешься в таком краю, куда и на собаках не доберешься, ни одна машина не пройдет.
На «Ан-2» производят аэрофотосъемку. В детстве я мечтала посмотреть, как ее делают! Если в раннее-раннее ясное и безоблачное утро взлететь в небо под лучами восходящего солнца, можно увидеть все неровности земли. Будут видны ямки, грядки и фундаменты древних строений, даже тех, которые разрушились и скрылись под землей много тысяч лет назад. А сколько нетронутых курганов видел с самолета папа — тех, которые стоят далеко от больших дорог и о существовании которых, наверное, не знают ученые! Мы потом к ним на машине ездили. Далеко не ко всем, конечно, но пять монголо-татарских курганов в ряд вдоль реки Серены, которые папа увидел с самолета и нанес на карту, нашли! Курганы давно перерыты, обольщаться не приходилось, но тем не менее.
А еще на «Ан-2» перевозят грузы. Вмещается в него очень много. Ведь как приятно — лететь в небе и везти целый самолет узбекских дынь! Или партию лекарства в отдаленный уголок страны.
«Ан-2» обрабатывают поля химикатами. Если бы этого не делали, то от бессовестных вредителей погибли бы урожаи хлопка в Средней Азии, виноградники в Крыму, кубанская пшеница и фруктовые сады. Мне это было четко понятно — тоже с детства. Кто-то и прививки не делает, а химия — друг. Командировка ради удобрения полей так и называлась — «папа на химии». Пару раз я так и сказала, чем шокировала каких-то взрослых. Мама потихоньку договорилась называть это нейтрально «папа в командировке». Все лето «химичил», как некоторые постзоновские труженики.
Зимой пассажирские рейсы. Осенью грузы.
Так что круглый год наш папа был в командировках. И никогда не приходил ко мне в школу на родительские собрания. До такой степени нанеприходился, что моей чудесной учительнице нельзя было доказать, что у меня есть папа. Еще бы: когда у меня спрашивали, кто твой папа, которого никто никогда не видел, я отвечала — он летчик… А так обычно отвечали те, кто не видел своего папу с рождения. Как-то к нам в класс пришла новенькая — дочка военного. Ее посадили со мной, и на перемене она спросила, кто у меня мама, кто папа. С мамой проблем не было, инженер и инженер, а про папу я традиционно ответила — летчик. В тот момент, когда девочка спросила, какое у папы звание, вошла эта самая моя классная руководительница, добрая учительница, и внимательно прислушалась. Я задумалась (ведь у летчиков гражданской авиации не бывает звания) и, от волнения задумавшись особенно долго, выпалила: «Командир звена!» Все окружающие пионеры, и учительница в том числе, засмеялись. Дочка военного про звено смеялась громче всех. А я под этот смех
