Вольдемар Балязин - Романовы. Семейные тайны русских императоров

Это решение, которое многие военные историки считали звездным часом Александра-военачальника, изменило ход сражения: атаки противника захлебнулись в огне 112 русских орудий.

Французы прекратили атаки и вступили в полуторачасовую артиллерийскую дуэль. Расстояние между батареями было не более версты, и в течение полутора часов над полем у деревни Вахау гремела канонада, превосходившая по своей мощи даже сражение при Бородине.

5 октября Наполеон отправил к союзникам взятого накануне в плен австрийского генерала Мерфельда с предложением перемирия, но Александр наотрез отказался вести какие-либо переговоры.

Прождав весь день 5 октября ответа и так его и не дождавшись, Наполеон в ночь на 6 октября отступил еще ближе к Лейпцигу и встал в семи верстах от города, ожидая продолжения сражения с превосходящими силами противника.

Александр появился на позициях рано утром 6 октября, когда войска еще стояли на биваках. Вместе с центральными колоннами он весь день находился в зоне огня, под гранатами и ядрами, координируя действия всех союзных армий, которые наступали на Лейпциг с трех сторон — с юга, с востока и с севера.

Формально главнокомандующим был Шварценберг, но все, находившиеся в ставке и на так называемом «Монаршем холме», где стояли два союзных императора и прусский король, единодушно считают, что 6 октября руководителем «Битвы народов» был Александр.

Было решено наутро идти со всех сторон к Лейпцигу и взять город.

С рассветом Александр объехал русские полки и, обращаясь к солдатам, сказал: «Ребята! Вы вчера дрались, как храбрые воины, как непобедимые герои; будьте же сегодня великодушны к побежденным нами неприятелям и к несчастным жителям города. Ваш государь этого желает, и если вы преданы мне, в чем я уверен, то вы исполните мое приказание».

В 7 часов утра 7 октября армии союзников со всех сторон устремились к Лейпцигу. Первыми на улицы города ворвались русские полки 26-й дивизии И. Ф. Паскевича из армии Беннигсена. Следом за ними вошли еще две русские дивизии, после чего с востока в город вошла Северная армия Бернадота. Оттуда же вступила в Лейпциг и Силезская армия Блюхера.

Опасаясь окружения, Наполеон вышел из города со стотысячной армией. Он потерял до 60 тысяч убитыми и ранеными и 20 тысяч — пленными, а также 325 орудий.

Потери союзников составили около 50 тысяч человек.

Через две недели, 21 октября 1813 года, французская армия перешла Рейн и оставила пределы Германии. Только на севере страны в нескольких крепостях все еще оставались французские гарнизоны.

24 октября Александр въехал во Франкфурт-на-Майне — старый вольный имперский город, где короновались императоры Священной Римской империи и долгие годы заседал Имперский сейм.

Главная квартира союзников здесь и остановилась, и более чем на месяц к Франкфурту были обращены взоры всех европейских дворов, и десятки коронованных особ стали его завсегдатаями, ища покровительства и союза у Александра более, чем у Франца или Фридриха-Вильгельма.

Между тем в стане союзников начались опасные разногласия: все они, кроме Александра, склонялись к тому, чтобы заключить с Наполеоном мир, если он уйдет во Францию и выведет свои войска из всех покоренных им стран.

Наконец, 19 ноября на Военном совете союзников было решено начинать зимний поход и вторгаться во Францию.

29 ноября Главная квартира выступила из Франкфурта.

В начале декабря Александр остановился в Карлсруэ и несколько дней отдыхал там, находясь в обществе своей тещи — маркграфини Баденской, в чьи владения привела его война.

Разумеется, здесь говорилось не только о войне, но и о том, как живет Елизавета Алексеевна, дочь маркграфини. Александр отвечал на вопросы тещи, многое она знала из писем дочери, тем более что переписка их была регулярной.

В связи с этим стоит вернуться к одной из героинь этой книги, с которой мы расстались еще до начала войны, в горькие для нее дни, когда Елизавета Алексеевна похоронила почти одновременно и своего любимого — кавалергарда Алексея Охотникова, и ненаглядного «котеночка» — полуторагодовалую Лизоньку.

Жизнь императрицы Елизаветы Алексеевны

Следует сказать, что крутая характером, своенравная и властная императрица-мать Мария Федоровна откровенно недолюбливала Елизавету Алексеевну, во многом оправдывая своего старшего сына, а ее считая причиной многих несчастий в их доме. Невестка старалась сглаживать острые углы в отношениях со свекровью, не доводить дела до открытой неприязни, и это ей часто удавалось, потому что свекровь ее была женщина не только умная, но и многоопытная, знавшая, что худой мир — лучше доброй ссоры, а также много раз убеждавшаяся на практике, что время переменчиво, и Бог знает, как повернется жизнь не то что через несколько лет, но и через несколько дней.

Так они и жили в состоянии, напоминавшем вооруженный нейтралитет, который в любой момент готов был перейти в нейтралитет доброжелательный, а то и в союзнические отношения. Все же не следует забывать, что Мария Федоровна была матерью десятерых детей и к началу войны уже половину из них повенчала.

К тому же Мария Федоровна была женщиной, имевшей далеко не ординарного мужа, каким был Павел Петрович, и она не могла тайно, в душе, не сочувствовать своей горемычной старшей невестке.

Несчастливая личная жизнь, смерть дочерей и любимого человека серьезно подорвали здоровье Елизаветы Алексеевны, и врачи настояли на том, чтобы она поехала лечиться на воды.

8 июля 1810 года императрица выехала из Петербурга в сопровождении самых близких ей людей: камер-фрейлины Анны Протасовой, фрейлины Екатерины Разумовской, гофмейстера князя Александра Голицына и доктора Штофрегена.

Произведя остановки в Риге и Митаве, Елизавета Алексеевна 15 июля прибыла в местечко Плён, где для нее был нанят простой, уютный дом, в котором она спокойно и умиротворенно прожила чуть больше месяца, навсегда сохранив самые восторженные воспоминания об этом отдыхе.

Вторую половину 1810 года провела она, пребывая в печали из-за вечного романа мужа с Нарышкиной, постоянно ощущая вокруг себя холодность двора и скрытую неприязнь поклонников и поклонниц мужа.

1811 год оказался ничем не примечательным для Елизаветы Алексеевны и протекал точно так же, как и предыдущий. Часто предоставленная сама себе, императрица предпочитала чтению светских французских романов занятия географией, ботаникой, экономикой России, открывая для себя огромную, неизведанную страну, населенную десятками очень разных и очень интересных народов, собравшихся вокруг народа великоросского, который поражал ее своей силой и живучестью.