Анри Труайя - Екатерина Великая
Более чем когда бы то ни было Павел чувствует себя покинутым, отодвинутым в сторону, проклятым. Он не может простить сыновьям, Александру и Константину, обожание, с которым те относятся к бабушке, и питает ко всем троим одинаковую ненависть. В такой обстановке семейного раздора трудная задача стояла перед наставником молодых князей Лагарпом. Оставаясь верным республиканским идеалам, он продолжал и восхвалять перед учениками благодеяния свободы, и говорить им об обязанностях государя по отношению к народу. Покладистый Александр полностью подпадает под влияние преподаваемых ему идей. Константин же, наоборот, не поддается. Будучи вспыльчивым и грубым, как и отец, он однажды изо всех сил укусил учителя за руку. В другой раз он крикнул Лагарпу, что, придя к власти, войдет со всеми армиями в Швейцарию и уничтожит эту страну. Невозмутимый Лагарп ответил: «У меня в стране, около маленького городка Мюртена, есть здание, где мы складываем кости всех наносящих нам такие визиты».
Несмотря на возмущение, вызванное вестями о Французской революции, Екатерина не перестает уважать твердого характером и великодушного воспитателя внуков. Она умела делать различие между принципами социальной справедливости, которые когда-то ярким светом осветили ее молодость и которые она хочет внушить также и Александру, и хаосом, в который погружается страна, когда безумная чернь приходит к власти. В бытность великой княгиней она была за свободу, а став царицей – за самодержавие. Она решительно осуждает жестокие выходки парижской толпы, но охотно соглашается послушать размышления о мудрых реформах. Пугачева следует обезглавить, а Лагарпа следует выслушать. Это, несомненно, доставляет Екатерине наслаждение. Она не сомневается, что, впитав все доброе, что ему было сказано, Александр станет великим и либеральным государем.
Стремясь понадежнее обеспечить будущее одаренного внука, Екатерина решает женить его и приглашает ко двору двух молодых и красивых баденских принцесс. Старшей из них, Луизе, пятнадцать лет. Александру исполнилось шестнадцать. Его будущей супругой может стать только немка. Какая другая нация может обеспечить гарантии прочного брака? Немецкая кровь должна укрепить русскую династию. Разумеется, Екатерина не открыла Александру истинные причины приезда двух сестер. Она поставила ловушку для сердца юноши. «Я веду с ним дьявольскую игру, – признается она Гримму, – ибо ввожу его во искушение».
Принцессы прибывают ночью, в разгар сильной грозы, очень их напугавшей. Когда императрица их приняла, сестры упали к ее ногам и стали целовать руки и подол платья, пока Екатерина их не подняла. Назавтра, следуя устоявшейся традиции, она вручает им ленты ордена Св. Екатерины, драгоценности, ткани и просит показать запас их платьев. «Милые мои, – говорит она, – я не была так богата, как вы, когда приехала в Россию!» Она находит, что девушки выглядят в жизни достойными своих портретов. Старшая особенно обольстительна. «У нее восхитительная талия, – отмечает графиня Головина, – пепельно-серые волосы, спадающие локонами на шею, молочно-белая кожа, розовые щеки и очень приятно очерченный рот». Она составит отличную пару Александру. Когда тот появляется вместе с братом Константином, Луиза в восторге. Этот блестящий юноша «наделен природным изяществом в высшей степени. Он высок ростом, строен, широкоплеч, у него легкая походка, благородные, правильные и нежные черты лица, гладко причесанные светло-каштановые волосы, глубоко сидящие голубые глаза и чарующая улыбка. От лица его веет силой и грацией, радушием и таинственностью». Расставшись с девушками после первой встречи, Александр признается, что Луиза прелестна. «Ах! Вовсе нет! – воскликнул Константин. – Ни та, ни другая не прелестны; надо отправить их в Ригу для курляндских принцев; только для них они и сойдут!» Хвалебный отзыв Александра передали бабушке, и та очень обрадовалась этому. Да, она рассчитала верно. Он клюнул на наживку. Во время представления молодых иностранок ко двору Луиза неловко шагнула, споткнулась об угол ступеней трона и растянулась во весь свой рост. Ее поднимают, успокаивают, а Александр ей улыбается – и неприятность забыта. Младшая сестра, не пришедшаяся по вкусу Константину, отправлена назад, на берега Рейна, с целым возом подарков.[153] Старшая начинает учить русский язык, отказывается от прежней религии и принимает православную веру. Ее нарекают великой княжной и меняют имя – Луиза становится Елизаветой Алексеевной. «Великий князь очень влюблен в свою нареченную, – отмечает Стединг, – и трудно найти более прекрасную и интересную пару». Восхищенная и испуганная первыми попытками сближения со стороны Александра, Луиза пишет матери: «Когда мы были одни в моей комнате, он поцеловал меня, и теперь я думаю, что он всегда станет это делать. Вы поверить не можете, насколько мне все это показалось забавным».
Россия только что с честью вышла из трех войн, и целая толпа пестро разодетых генералов присутствует на церемонии обручения. Много здесь и шведских поклонников Екатерины, были «преданные и покорные» польские магнаты, татарские ханы, турецкие паши и молдавские депутаты. Екатерина обедает на возвышении, посреди других столов. «Блистая золотом и алмазами, начиная с короны, – пишет Массон, – она ясным взором обводила многочисленное собрание, составленное из представителей всех народов, и казалось, видела всех их у своих ног… Поэт принял бы ее за Юнону, сидящую среди богов».
Однако «Юнону» одолевали заботы. Блестящая помолвка ее внука была омрачена для нее событиями во Франции. Уже давно находит она, что эта страна переживает период безумия. И опасается, что зараза перекинется на Россию. Узнав о бегстве Людовика XVI и о его задержании, она приходит в отчаяние. По слухам, русский посол в Париже Симолин тайно участвовал в подготовке неудавшегося побега. Лишь чудом этот дипломат избежал расправы со стороны революционной толпы, собравшейся у Пале-Рояля, а затем на Елисейских Полях. «Они хотели схватить меня и убить, как соучастника организации побега короля», – пишет он Екатерине.
Первые прибывшие в Санкт-Петербург французские беженцы приняты с большим радушием. Перед глазами республиканца Лагарпа прошли вереницей семейства Сенак де Мельянов, Сен-Приестов, Бомбелли, Эстергази, Шуазёль-Гуффье. Все эти изгнанники лопочут, трещат, возмущаются, интригуют, устраиваясь на новом месте. «Мадам Виже-Лебрен скоро станет думать, что она в Париже, – так много народа собирается на ее приемы», – пишет принц де Линь. А граф Ростопчин с горечью замечает: «Если присмотреться к французам, найдешь во всем их существе столько легкости, что не понятно, как эти люди удерживаются на земле. Негодяи и дураки остались на родине, а безумцы покинули ее, чтобы увеличить собой число проходимцев в нашем мире». Французский поверенный в делах Женэ, сторонник разумной революции, оказался в затруднительном положении перед лицом такого наплыва эмигрантов. Напрасно он старается, наперекор фактам, доказать, что Людовик XVI пользуется определенной свободой. Екатерина считает его «завзятым демагогом» и отказывается принимать при дворе. Она осуждает Людовика XVI за то, что тот согласился признать конституцию. «Ну вот, изволите ли видеть, сир Людовик XVI шлепнул свою подпись над несуразной конституцией и поспешил надавать клятв, которые ему не хочется выполнять и которых, кстати сказать, никто от него и не требовал! – пишет она Гримму. – Но кто же они, эти безрассудные люди, заставившие его совершить эти глупости?.. Когда вы вернетесь в Париж, если всех их еще не повесят к тому времени, возьмите розги и просто-напросто высеките этих недоучек, советников французского короля!» Проживающие во Франции русские получили приказ немедленно возвратиться на родину. Русский посол в Париже Симолин упаковывает вещи. Газета «Монитор» называет императрицу «северной Мессалиной». Она отвечает запретом для русских носить парижские галстуки и отправляет в чулан бюст Вольтера. Он, именно он виноват. Теперь она знает это определенно. Доказательства? 11 июля 1791 года французские революционеры торжественно перенесли его прах в Пантеон. Говорят, что вооруженные горожане сопровождали похоронные дроги. Делегация писателей во главе с Бомарше представляла «семью Вольтера». Ну что ж, если в Париже он покоится в Пантеоне, то в Санкт-Петербурге он будет лежать среди хлама на чердаке. Да, на этот раз дорогие энциклопедисты потеряли всякое доверие и уважение в глазах Екатерины. Она, так восхищавшаяся ими в прошлом, теперь видит в них всего лишь двуличных чудовищ. Проповедуя свободу, равенство и братство, они стали пособниками нетерпимости, ненависти, резни. Утописты с руками по локоть в крови. Собрания их сочинений служат основанием гильотины. «Я предлагаю всем протестантским державам принять греческую религию, чтобы уберечься от чумы безверия, разврата, анархии, лицемерия и дьявольщины, противной Богу и тронам», – пишет она. Екатерина заявляет Гримму: «Я утверждаю, что достаточно будет захватить две или три лачуги во Франции, а все остальное рухнет само собой… Не понадобится и двадцати тысяч казаков, чтобы устроить зеленый ковер от Страсбурга до Парижа…» Однако она не собирается отдать этим двадцати тысячам казаков приказ выступать в поход.
