Витус Беринг - Камчатские экспедиции

Таким способом мы избавлялись от необходимости отделять вручную весь жир, содержащийся в кусках, и получали возможность целесообразно использовать все составные их части. Мясо морских бобров, составлявшее до марта главную часть нашей пищи, вначале тоже внушало всем большое отвращение, так как оно необычайно жестко и состоит почти целиком из сухожилий, напоминая по плотности кусок кожи.

Приходилось его жевать, жевать и снова жевать без конца, пока оно, наконец, не становилось немного мягче, и только затем можно было его проглатывать кусочками. Ржаную муку, которую каждый из нас получал в небольшом количестве каждый месяц, мы не могли использовать для печенья хлеба, а приготовляли из нее лепешки следующим образом: муку замешивали с небольшим количеством теплой воды в деревянной посудине, оставляли ее стоять два-три дня, пока тесто не начинало бурно бродить, то есть скисало.

Затем несколько ложек теста клалось на сковородку и поджаривалось на китовом жире. Эти лепешки нам казались необыкновенно вкусными. Приходилось, однако, обходиться с ними экономно и не роскошничать, а рассчитывать свой запас так, чтобы дважды в день съедать понемногу.

Мне в особенности приходилось тяжелее, чем прочим, так как со мной был мой родной сын, мальчик двенадцати лет, служивший в то время волонтером; теперь он лейтенант российского флота, имя ему – Лоренц Ваксель[67]. Ему, конечно, хотелось съедать такую же долю, как и мне; и мы с ним договорились, что тому из нас, кто за обедом получал три ложки этого теста, вечером доставалось всего две ложки.

Немалые страдания, вдобавок ко всем прочим бедствиям, мы переносили от того, что все время испытывали недостаток в топливе. Это побуждало нас иногда поедать наши «деликатесы» почти сырыми. Приходилось ходить по берегу как в северном, так и в южном направлении по две-три немецкие мили в поисках, не найдется ли выброшенного морем бревна или другого какого-нибудь обломка дерева, словом, чего-нибудь пригодного для топлива.

Если кому-либо случалось найти плавник, он оставлял на этом месте знак, чтобы кто-либо не присвоил себе этой находки. Дело в том, что мы жили в различных землянках, а все, кто жил вместе в одной землянке, питались также сообща и старались, чтобы одна компания не обижала другую, ибо здесь говорили и поступали по правилу: «каждый за себя, а Бог за всех».

Тот, кому удавалось найти плавник, сразу бежал домой и извещал своих сожителей и товарищей по землянке; те с громадной радостью вооружались топорами и веревками и отправлялись на место. Каждый нарубал себе вязанку такой величины, какую только в состоянии был унести на спине, и доставлял ее домой в землянку, в которой поселился.

В этом милом занятии и я сам со своими товарищами по землянке всегда принимал деятельное участие, так как в этих обстоятельствах не приходилось обращать внимания на звание или чин, а все руководствовались правилом: «кто не хочет работать, тот да не ест».

Иной раз выходили на поиски с палками и искали плавник, заваленный снегом, и если случалось нащупать под снегом какую-либо неровность, то это место раскапывали и иной раз находили отличный плавник. Вот с каким трудом приходилось нам в течение всего этого времени добывать себе топливо.

Что касается других условий нашего пребывания на острове, то погода там оказалась вовсе неблагоприятной.

Хотя в продолжение всей зимы нам не приходилось страдать от особенно сильных морозов или пронизывающего холода, но зато постоянное беспокойство причиняли нам жестокие ураганы и штормовые ветры в сочетании с сильным снегопадом, густыми туманами и сыростью от близости моря, от которых паруса, составлявшие крыши наших землянок, быстро ветшали и не в состоянии были противостоять постоянным сильным ветрам; они разлетались при первом же порыве ветра, а мы оставались лежать под открытым небом.

В эти моменты кто обладал одеялом или шинелью, тот имел и дом, ибо единственным возможным средством укрыться от непогоды было натянуть на себя что-нибудь, покрыть все тело с головы до ног и лежать неподвижно до момента окончания пурги, которая иногда продолжалась довольно долго. Когда же непогода кончалась, люди вставали, струшивали снег со своих одеял и приводили в порядок свое жилище в ожидании следующей непогоды.

Необходимо отметить при этом, что когда мы оказывались покрытыми снегом, мы совершенно переставали ощущать холод. Иногда ветер бывал так неистово силен, что один раз, например, некоторых из наших людей, которым пришлось выйти из землянок за естественной нуждой, несомненно унесло бы в море, если бы они не догадались броситься на землю, изо всех сил ухватиться за камни и другие находившиеся на земле предметы и остаться лежать, не двигаясь с места до окончания шквала.

Меня самого как-то раз перебросило ветром через крышу нашей землянки, которая была покрыта брезентом, установленным под углом примерно в 33 градуса. Я ухватился изо всех сил за что-то и закричал во весь голос, призывая на помощь товарищей.

Тут из землянки вышли два матроса и с превеликим трудом доставили меня в землянку и сами еле-еле туда забрались. Я считаю, однако, что в значительной степени эти перечисленные мной происшествия с людьми, едва не пострадавшими от ветра, следует отнести за счет нашей общей слабости и истощения от болезни.

Нам пришлось также в течение зимы, проведенной на острове, пережить два довольно сильных землетрясения, от которых изрядно пострадали наши жилища, то есть землянки, вырытые в песке: они почти целиком заполнились осыпающимся песком. Многие наши люди, бессильные после перенесенной болезни, во время землетрясения крепко спали, а проснувшись, увидели, что засыпаны с ног до головы песком.

К счастью, их удалось быстро раскопать, так как землетрясение продолжалось недолго. Впоследствии, вернувшись с острова на Камчатку, я навел справки и узнал, что как раз в то же время и там наблюдалось землетрясение, а ведь мы находились в то время на расстоянии не менее тридцати немецких миль от Камчатки.

К марту количество морских бобров стало сильно уменьшаться, оставшиеся весьма отощали и, в результате постоянной охоты на них, стали так пугливы, что не было никакой возможности подобраться к ним на необходимое расстояние: как только им случалось увидеть человека хотя бы в ста саженях, они немедленно бросались в воду, между тем как в первое время легко было подходить к ним даже на десять или пять саженей, и они не проявляли никаких признаков страха.

Мы нашли, однако, другой источник питания, а именно морских котов, которые в таком количестве выходили на западный берег острова, что весь он был, если можно так выразиться, вплотную ими покрыт. Мясо их, однако, тоже весьма отвратительная пища, так как оно обладает очень сильным и острым запахом, напоминающим запах старого козла. Жир их желтого цвета, а мясо жестко и жилисто.