Александр Керенский - Потерянная Россия

Итак, сам Ганецкий признает, что был в постоянной связи с ленинским штабом в Петербурге. В это время нашим дипломатическим представителем в Стокгольме был недавно скончавшийся умнейший Гулькевич[260], который был весьма осведомлен в общем политическом положении. И он пересылал пакеты Ганецкого вовсе не потому, что «вынужден был согласиться» с доводами ленинско — парвусовского агента. А потому, что действовал согласно инструкциям из Петербурга. Уже за несколько месяцев до июльского восстания Временное правительство (о чем в другом месте я писал подробно) все точные данные о берлиностокгольмских связях Ленина имело. В Стокгольме, кроме наезжавшего туда Парвуса, Ганецкий виделся с немецким посланником Люциусом. Нужно сказать, что вся эта работа велась очень осторожно и только в конце июня сложилась обстановка, при которой в очень скором времени в наше распоряжение должны были попасть бесспорные документальные данные. Ганецкий в своих нынешних воспоминаниях забыл, по вполне понятным причинам, рассказать о том, как в это время он получил разрешение из Петербурга на въезд в Россию и как преждевременное разглашение во время петербургского восстания части обвинительного материала против Ленина, Зиновьева и компании остановило его поездку в Россию, где на финляндской границе ждали наши соответствующие чиновники для ареста и весьма неприятного обыска.

После расстрела генералов

Весь материал этого номера посвящен (за исключением статьи М. А. Алданова[261]) расстрелу красных генералов 11 июня. Это событие огромной важности, открывающее новую главу в истории борьбы страны с выродившейся октябрьской диктатурой, мы пытаемся осветить с разных сторон. И среди даваемого нами материала статья казненного маршала Тухачевского едва не глубже всего — несмотря на свою специальную и, казалось бы, интересующую только «военспецов» тему — вскрывает непримиримое до конца противоречие между жизненнейшими интересами армии России и существующей еще формой правления.

Вчитываясь в сухие и как будто бесстрастные строки статьи Тухачевского, мы чувствуем, какая борьба велась в Кремле во имя создания в СССР технически совершенной современной армии, которая для своего существования требует самой совершенной организации промышленности, транспорта, продовольствия и, главное, не может быть армией без современного рядового бойца, т. е. любящего свою родину, сознательного, политически воспитанного и способного на личную инициативу гражданина.

Каковы бы ни были международная ориентация и политические взгляды убитого Тухачевского, он вместе с целым рядом других еще не расстрелянных военачальников, вынесших на своих плечах борьбу за новую армию с невежественными мечтателями теории «шапками закидаем» из героев Гражданской войны, выполнил свой долг перед родиной, и его статья о новом полевом уставе является бесспорным и решающим свидетельством всей гнусности возведенных на вождей армии обвинений.

Мы помещаем статью Тухачевского и для того, чтобы для подавляющего большинства русских людей, и в особенности молодежи — и в особенности в эмиграции пребывающей, — большинства, безоговорочно приемлющего долг обороны государства, стало до конца ясно, что современная организация механизированной армии и тактика современного боя требуют от страны определенного технического, гражданского и нравственного уровня, который не существует в нынешнем СССР и не может там существовать, пока Россия тем или иным путем не вырвется из нынешнего своего сумасшедшего состояния.

Именно техника обороны ставит перед общественным мнением и руководителями армии политическую проблему, вопрос о целесообразной организации верховной и правительственной власти в СССР.

Причем вопрос этот в конце концов сводится к задаче как будто очень простой, совсем простецкой: как организовать центральную власть, которая во всей своей деятельности руководствовалась бы только государственными и народными интересами, и как создать в России честную и способную управлять администрацию.

Совершенно несомненно, что сам Сталин безуспешно бьется именно над этой самой простой, давно во всем культурном мире разрешенной задачей и не может ее разрешить. А между тем никакая государственная работа, никакое хозяйственное руководство, никакие прочные достижения немыслимы, если весь аппарат управления государством и хозяйством находится в совершенном разложении, равного примера которому нельзя найти даже в абдул — гамидовской Турции.

Я не буду повторять здесь примеров, которые имеются в моем докладе «Заговор Тухачевского». Если бы они не были взяты из официальных источников — поверить им было бы невозможно. Но вот в стремлении как‑то успокоить деревню — опереться на низы в борьбе своей с верхами советской пирамиды — Сталин поставил на Юге России, в Одессе, показательный процесс против администраторов — крестьянских насильников.

Зная не только по казенным газетам быт деревни и на Волге, и на Украине, и в Сибири, и в Туркестане, можно совершенно твердо сказать, что одесский процесс действительно показателен, ибо он показывает нам на примере общие приемы большевистского администрирования — и не только в деревне, но и на фабрике.

Так вот в Одессе на скамье подсудимых оказалась целая группа партийцев и в то же время «руководящих работников». Тут вся администрация — и секретарь районного партийного комитета, и председатель райисполкома, и заведующий районным финансовым отделом, и заведующий райземотделом, и председатели сельсоветов, и райпрокурор. Дело слушалось при открытых дверях, в присутствии сотен колхозников. И оказывается, вся эта администрация годами управляла огромным, когда‑то богатейшим деревенским районом, как управляли башибузуки, ворвавшись в мирные турецкие деревни. Они, эти администраторы, грабили по ночам колхозников, создав особую «ударную бригаду по мобилизации средств». Применялись самочинные обыски, реквизиция имущества, рукоприкладство. «Бригада» работала днем и ночью. По каждому поводу, а чаще без всякого повода они забирали у колхозников имущество и продавали его без торгов, ценные же вещи присваивали. В одном случае один из администраторов «присвоил себе крышу» дома колхозника и вообще в порядке грабежа «систематически занимался самоснабжением». «Когда заведующая маслозаводом отказалась давать Карпову продукты, он стал ее преследовать и довел до такого состояния, что она пыталась покончить самоубийством». А вот деятельность председателя григорьевского сельсовета, «как две капли воды схожая с преступлениями, которые творились» в соседнем сельсовете. Тут председатель, «разъезжая верхом по населенным пунктам, наводил ужас на колхозников». Особенно он издевался над семьями красноармейцев… Сельская школа была превращена этим Ежовым в миниатюре в «учреждение для отбывания принудительных работ. Злостные, по его мнению, неплательщики присылались в школу для разных работ, а причитавшиеся им деньги удерживались на покрытие задолженности» («Известия», 17 июня).