Ольга Володарская - Граф Сен-Жермен
Господин и госпожа Купер оба были учениками Блаватской. Господин Э. Дж. Купер входил в состав маленькой группы теософов, включавшей Ч.У. Ледбитера; эта группа собиралась на плоской крыше их центра в Адьяре (вблизи Мадраса) около 1884 года, и тогда же Джуал Кул, тибетский ученик Кут Хуми, по их просьбе дал им таблицу Семи Лучей и основные их характеристики. Имена Семи Учителей могли быть сообщены им в то же время, хотя и тайно. В любом случае, когда жена Купера, Изабель Купер-Оукли, начала поиски материала для своей книги «Граф Сен-Жермен» (Милан, 1912), опубликованной в том же году, что и книга Анни Безант «Учителя», с предисловием Анни Безант, то это, без сомнения, было потому, что она верила, что Сен-Жермен был одним из этих Учителей, европейским Братом тибетских Братьев.
Существовали различные отколовшиеся от теософского общества движения, и принадлежавшая к такому движению Алиса Бейли написала в своей книге «Посвящение — человеческое и солнечное» (Lucifer, New York, 1922), с. 58–59: «Учитель, который главным образом имеет отношение к состоянию и развитию расовых вопросов в Европе — это Учитель Ракоци. Он — венгр, и его обитель в Карпатских горах…. В частности, он являлся глазам публики под именем графа Сен-Жермена… Учитель Р. — на седьмом луче… В Ложе его зовут обычно «Графом».
Ледбитер в книге «Учителя и путь» (Адьяр, 1925) печатает на с. 413 таблицу лучей Джуала Кула, открытую сорок лет назад там, на крыше, и на с. 430–431 заявляет: «Глава Седьмого Луча — это Учитель граф Сен-Жермен…. которого мы иногда называем Учитель Ракоци, так как он последний живой потомок этого королевского рода». Три года спустя в своей книге «Скрытая сторона франкмасонства» Ледбитер упоминает его как «Главу всех истинных франкмасонов», и на с. 14–15 пишет: «… он родился под именем Иосифа Ракоци, князя Трансильвании. Мы нашли упоминания о нем в энциклопедиях, однако информации очень мало. По-видимому, он объехал всю Европу, и он время от времени возвращается, но у нас о нем мало определенного. Он был графом Сен-Жерменом во времена Великой Французской революции и много работал с госпожой Блаватской, которая в то время была воплощена под именем Отца Иосифа». Ледбитер не был историком, и здесь он несколько заблуждается. Сен-Жермен, в том теле, в котором он жил при дворе Людовика XV, был похоронен перед Революцией. То же произошло и с отцом Иосифом, более чем за сто пятьдесят лет до этого. Отец Иосиф, родившийся 4 ноября 1577 года и умерший 18 декабря 1638 года, был «Серым Кардиналом» при кардинале Ришелье. Олдос Хаксли[588] написал о нем книгу. Я предполагаю, что Ледбитер имеет в виду Жозефа Бальзамо, более известного как Калиостро, который жил во времена революции и имя которого с именем Сен-Жермена связывали и Кут Хуми, и сама Блаватская, и чье лицо на единственном известном его портрете чрезвычайно напоминает лицо Блаватской. Однако отец Иосиф тоже был похож на нее, поэтому, может быть, она была ими обоими? Иосиф Ракоци, нога которого ни разу за всю жизнь не ступала в Трансильванию, и который вообще не достиг ничего в жизни, не упоминается в энциклопедиях вообще. Я полагаю, что Ледбитер имеет в виду Ференца Ракоци — великого Ракоци. Уже прошло около сорока лет с тех пор, как Ледбитер искал в энциклопедиях сведения об Учителе, который, как ему было сказано, носил это имя, и принявшись уже в пожилом возрасте за написание этого небрежного отрывка, он не потрудился освежить свою память. Это могло бы объяснить и то, что в представлении автора он имеет вид военного…
Существует теософская доктрина, гласящая, что если для обычных людей реинкарнация происходит при зачатии, то для случая очень высокого Адепта можно избежать траты времени на вынашивание и детство нового тела путем реинкарнации в зрелое тело, покинутое либо в результате несчастного случая, оставившего его неповрежденным (как в случае, описанном в «Идиллии Белого Лотоса» Мэйбл Коллинз, Адьяр, 1884, с. 135–137[589]), или даже в тело, добровольно покинутое учеником, который сохранял его для Адепта. Неудобство такого варианта (не считая начального дискомфорта попадания в тело, выращенное кем-то другим, как в чью-то чужую обувь) имеет, как говорят, главным образом социальный характер. Его память — это не память того человека, который жил в этом теле. Опыт этого человека в этом теле — его собственное предполагаемое прошлое — он может узнать, только или спрашивая других людей, или психометрическим путем, и людям, которые знали другого человека в этом теле, будет казаться, что он страдает амнезией. Его память будет содержать опыт его жизни в теле, которое он имел до этого, и так как в его случае сна, разделяющего нормальные инкарнации, не было, то его память непрерывна. Он до сих пор еще — для него самого — предыдущий человек. Если таков был случай Сен-Жермена, то это придало бы особое значение его удивительному сонету, «Тайна». Представьте себе, что он умер в Родосто, в Турции, после принятия последнего причастия, как добрый католик, и обнаружил себя не на небесах — в чистилище или даже в аду, — а в Италии, в другом, еще здоровом теле. Его религиозные знания не могли подготовить его к такому развитию событий. В Европе того времени не существовало никакой литературы по вопросу реинкарнации, и он должен был ощущать себя неожиданно оказавшимся в уникальной ситуации, которой абсолютно невозможно было бы с кем-нибудь поделиться. Все его предыдущие представления обо всем должны были быть разбиты вдребезги. Это могло бы объяснить странные строки в его сонете: «Я умер… Мой труп упал. Я больше ничего не знал».
Это объяснило бы его видимое отсутствие корней и предков, его столь долгое уклонение от любого вопроса касательно его личности. Это могло бы объяснить его слова Каудербаху о том, что он встречал его отца — короля Польши Августа II, его упоминание в Берлине о переписке с императором Леопольдом I, и все эти двусмысленные намеки, которые заставляют нас мучиться догадками, кем он себя при этом подразумевал — отцом или сыном, — «последний отпрыск дома Ракоци» для Геммингена-Гуттенберга, а для Альфенслебена— князь, при всех своих полномочиях, который поэтому не может принять пост на службе у короля Фридриха. Это объяснило бы легкость, с которой он принял место при дворе Людовика XV, без предварительного инструктажа по этикету, подобного тому, который граф Тулузский делал Ракоци перед тем, как взять его на встречу с Людовиком XIV и его семьей — где Ракоци попросил показать ему драгоценности сестры короля, — несомненно, просьба несколько необычная, если, конечно, это не был просто интерес художника или геммолога. Когда в свете этого перечитываешь ту часть мемуаров мадам де Жанлис — опубликованных, когда ей было семьдесят девять лет, — где говорится о том, что Сен-Жермен сказал ей, когда ей было всего тринадцать лет, то можно заметить присутствие элементов ранней жизни Ракоци, хотя они и перемешаны в беспорядке. Это был момент, когда он скрывался, и за его голову была объявлена награда, хотя это произошло, когда ему было двадцать пять лет, а не семь. Когда ему было семь, это был 1683 год. Но 1683 год — это год, когда его повезли в длительный поход — путь в триста миль через лесистые горы — на осаду Вены, где ему грозила опасность не только быть убитым врагами, но и быть отравленным собственным отчимом. Когда он рассказал этой маленькой французской девочке, которая позднее стала мадам де Жанлис, что его защищал только гувернер, не говорил ли он о Кёрёши?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});