А Самсонов - Сталинградская битва

Действительно, как это отмечалось выше, при выборе решающих ударов учитывалось, что главная группировка немецко-фашистских войск находилась в районе Сталинграда, а ее фланги на среднем течении Дона и южнее Сталинграда прикрывались в основном румынскими и итальянскими войсками. Боеспособность румынских, итальянских и венгерских войск была сравнительно невысокой. Их оснащенность техникой и вооружением (особенно тяжелой артиллерией и противотанковым оружием), а также боевая выучка значительно уступали немецким войскам. Но еще большее значение имело то, что многие солдаты и офицеры королевской Румынии, фашистской Италии и хортистской Венгрии, насильно пригнанные на советско-германский фронт, совсем не желали жертвовать жизнью во имя чуждых им целей войны. Таким образом, фланги сталинградской группировки противника являлись наиболее уязвимыми участками фронта гитлеровских войск. Советское командование искусно использовало этот крупный дефект оперативного построения войск противника.

Показательна в этом отношении оценка войск союзников Германии, приводимая В. Адамом. "Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что незадолго до летнего наступления 1942 года их начали формировать в отдельные армейские соединения. Боевой опыт имела только ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы армий "Юг" (с 7 июля 1942 г. группа армий "Б"). Их оснащенность была недостаточной. Румыния и Венгрия зависели целиком, а Италия- частично от германской военной промышленности.

Какой смысл имело требовать, чтобы на северном фланге главное внимание уделялось противотанковой обороне, если у союзных армий полностью отсутствовали эффективные противотанковые средства. Так например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников равнялось только 50- 60 процентам"{25}.

Адам отмечает и влияние морального фактора. Он пишет, что дело было не столько в оружии, сколько в солдатах, которые это оружие применяли. Румынские солдаты храбры, дисциплинированны, неприхотливы. Большинство из них были крестьяне, и, быть может, они надеялись, что хоть когда-нибудь станут "свободными" крестьянами. "В старой помещичьей Румынии это было невозможно. Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание"{26}.

То же он говорит и о венграх, итальянцах. "На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры. Если от Бухареста до Волги 1500 а от Будапешта до нее - 1900 километров, то римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти в 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя "Великой Германии"? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало.

Реакция же германского верховного главнокомандования на недостатки союзников была такова, что только усиливала их недоверие. Как уже говорилось выше, снабжение союзников тяжелым оружием и большей частью снаряжения зависело почти исключительно от Германии. А фактически они получали от нее весьма мало"{27}.

Чрезвычайно важное значение имело правильное определение момента перехода в контрнаступление. Осенью 1942 г. даже для противника, все еще продолжавшего находиться под гипнозом пресловутого мифа о "непобедимости" немецко-фашистской армии, постепенно становилось ясным, что наступление гитлеровских войск под Сталинградом захлебнулось, а советское сопротивление сокрушить не удалось. В связи с этим возникла необходимость переоценки сил Красной Армии и Советского государства. Все это, как пишет К. Типпельскирх, вызывало в германском генеральном штабе "серьезные опасения"{28}. Изменение обстановки на Восточном фронте заставляло германский генералитет подумать также о дальнейших действиях своей сталинградской группировки, и прежде всего о необходимости укрепления ее слабых флангов. "Командование группы армий "Б"... уже давно не сомневалось в том, что войска союзников Германии могут еще как-то удерживать 400-километровый фронт, пока русские ограничиваются отдельными атаками, но что перед крупным наступлением русских им не устоять. Оно неоднократно и настойчиво высказывало это опасение"{29}. Об этом же весьма пространно, всячески подчеркивая свою "прозорливость", пишет и бывший начальник германского генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Цейтцлер{30}.

В послевоенный период бывшие гитлеровские генералы создали по этому вопросу, как и по многим другим, удобное для них толкование исторических фактов. Вся трагедия немецко-фашистских войск заключалась, оказывается, в том, что Гитлер не видел или во всяком случае своевременно не понял опасности, угрожающей флангам сталинградской группировки. Цейтцлер, так же как и Дёрр, Типпельскирх, Бутлар, Гудериан{31} и подобные им историки войны, пытается представить события таким образом, что, в то время как командование на фронте и руководящие деятели германского генерального штаба сухопутных сил ясно видели опасность контрнаступления советских войск, верховный главнокомандующий допустил и в этом отношении грубый просчет. Надуманность такого объяснения очевидна. Прежде всего необходимо иметь в виду, что потенциальная опасность советского контрнаступления учитывалась, конечно, как Гитлером, так и в целом нацистским верховным командованием. Г. Дёрр, например, сам же упоминает, что уже в директиве No 41 ОКВ от 5 апреля 1942 г. "говорилось о том, что в ходе наступления необходимо не только обращать серьезное внимание на надежное обеспечение северо-восточного фланга войск, участвующих в операции, но и немедленно начать оборудование позиций на Дону. При этом большое значение следует придавать созданию мощной противотанковой обороны. Позиции должны быть оборудованы с самого начала с учетом возможного использования их зимой"{32}. Логика борьбы под Сталинградом во многом нарушила намерения немецкого верховного командования и в отношении необходимых мер безопасности в ходе наступления.

"Битва под Сталинградом поглощала все больше сил",- признает Г. Дёрр{33}, и именно это обстоятельство заставило противника ослаблять фланги своей группировки, чтобы бросать наиболее боеспособные дивизии в упорные и кровопролитные бои на улицах города.

Гитлер и немецкие генералы, как и в 1941 г., просчитались в оценке сил противостоящего им летом и осенью 1942 г. на Восточном фронте противника, и это было главным. Существенным является и выяснение вопроса о том, обнаружило или, наоборот, просмотрело германское верховное командование подготовку контрнаступления Красной Армии. Г. Дёрр утверждает, что еще с конца сентября "командующий войсками фронта и новый начальник генерального штаба сухопутных сил{34} требовали прекращения операций", так как у порога стояла зима и "уже тогда были заметны признаки большого контрнаступления русских"{35}. Через месяц после этого, пишет он, в конце октября и "Гитлер открыто признал, что опасность, которую он уже давно предчувствовал, надвигается. Однако он полагал, что главный удар русскими будет нанесен по позициям, занимаемым итальянцами, в то время как командование группы армий ,,Б" считало, что наиболее угрожаемой является полоса, занимаемая 3-й румынской армией"{36}.