Конкордия Ландау-Дробанцева - Академик Ландау. Как мы жили
— Ну, как тебе понравилась наша Светочка? — спросила я у Дау.
— Она производит очень хорошее впечатление. Очень мила. Но, Коруша, ты гораздо красивее. Увы, снохачом я не буду.
— Тоже не плохо, Даунька. Светочка красива, и даже очень.
— Что ты, Коруша. Ты гораздо красивее её.
Уверять его в обратном я не могла.
— Да, Коруша. Ты не возражаешь, я её пригласил поехать с нами в Париж.
— Я буду самая счастливая, если эта поездка состоится, но до Парижа так несбыточно далеко. В своём прогнозе в 1966 году я, к сожалению, ошиблась. Дауньке злой рок не позволил увидеть прелестную девочку, дочку Гарика. У нас ведь был мальчик. А маленькая девочка — это ещё лучше!
Мне не очень нравилось, что все наши физики-теоретики академики своих сыновей делают теоретиками. Почти с пелёнок начинают натаскивать их по математике, а потом академик папа легко может подарить сыну диссертацию, так я думаю и сейчас! Сын с раннего детства проявлял себя как экспериментатор.
— Даунька, Гарик уже школьник. Ты играешь с ним только как с котёнком. Ну хотя бы раз поинтересовался его способностями, позанимался бы с ним. Вот Яша Зельдович, Вовка и Мигдал так натаскивают своих сыновей перед школой по математике, что они в школе идут «киндер-вудами».
— Коруша, я не понимаю: кто у нас в семье еврей — я или ты. Ты склонна к разным еврейским штучкам. Воспитывать и натаскивать детей с детства глупо. Я буду сына обучать математике, а он вдруг родился музыкантом. Пусть растёт, наслаждается беззаботностью детства, с возрастом появятся наклонности, не навязан ные родительским мнением, а свои! Свою специальность, свою профессию человек должен любить. Только когда человек любит свою профессию, он может быть счастлив. Тогда он будет с наслаждением трудиться. Надо помнить: труд обезьяну сделал человеком! А у лодырей может отрасти хвост, и он полезет жить на дерево.
До шестого класса сын болел, очень много пропускал. В пятом классе, болея, пропустил больше месяца.
Во время болезни, связанной с высоким мозговым давлением, врачи заниматься запрещали. Когда после длительных пропусков сын шёл в школу, я всегда боялась, что он сильно отстанет.
— Мальчик, что у вас сегодня было на уроках?
— Сегодня была контрольная работа по арифметике. — Ты решил?
— Да.
На следующий день спрашиваю:
— Гарик, вам сказали результаты вчерашней контрольной по арифметике? — Да.
— Какая у тебя отметка?
— Пять.
— Мальчик, ты списал вчерашнюю контрольную?
— Нет, мама, я решил сам.
— Как ты мог решить. Ты больше месяца пропустил. Не мог знать пройденного материала.
— Мама, ты же не знаешь. У нас вчера было два урока по арифметике. Так вот на первом уроке два мальчика у доски решали такие задачи, какие нам с небольшими изменениями дали на втором уроке решать на контрольной работе.
Я облегчённо вздохнула. Подумала: неужели унаследовал какие-то гены отца?
Физики совсем забыли Дау. Даже Померанчук стал заходить редко. Его тоже постиг злой рок. Наблюдал его Вишневский и сообщил нам страшнейшую вещь: у Чука рак пищевода. Оперировать нельзя, опухоль на аорте. И как всегда, в таких случаях, когда не остаётся никакой надежды, посылают на облучение. Услышав эту страшную вещь, я подумала, почему рак избрал лучшего, талантливейшего ученика, столь любимого Даунькой? Почему?
Последний визит безнадёжно больного Чука к выздоравливающему Дау:
— Учитель, ты знаешь, — последовало изложение работы какого-то американского физика.
Дау, недослушав, сказал: «Это чушь». И привёл свои научные опровержения. Чук радостно рассмеялся.
— Учитель, я пришёл к тому же мнению вчера вечером. А вот работа: (был назван какой-то физик из Швейцарии, если я не ошибаюсь)…
Оба с упоением пришли к выводу: работа стоящая. Дау добавил: «какую пользу это может внести, в конце концов, в науку».
Чук пришёл в полный восторг. Чук опять подчеркнул, что в той области, которой Дау занимался последние свои два года, 1960-1961-е, ещё ничего не сделано. Эту проблему все физики мира считают неразрешённой. И, по-видимому, никто над этой проблемой не работает.
— Учитель, твоё открытие ждёт тебя! Понимаешь, учитель, новые Эйнштейны и Боры ещё не родились. И, кроме тебя, сейчас нет физика, который смог бы осилить эту проблему, за которую ты взялся в 1960 году и когда ты её разрешишь — переплюнешь самого Эйнштейна.
— Чук, не говори ерунды. Эйнштейна переплюнет Володя Грибов!
— Учитель, ты прав. У Грибова мощнейший талант. Меня он уже переплюнул. Ну, а тебя, учитель, как и Эйнштейна, переплюнуть невозможно!
Это все, что я вынесла из их разговора. Не знала я, что тогда мне было необходимо запомнить хоть какие-нибудь физические термины. Не понимая их, я их не фиксировала, к сожалению, в своей памяти. Не знала я, что присутствую, когда Дау и Чук разговаривали в последний раз.
Сам Чук исхудал, выглядел святым мучеником. Дау не сводил с него глаз.
— Учитель, — сказал на прощение Чук. — Ты ведь знаешь, я никогда тебя ни о чем не просил.
— Да, Чук. Это так!
— Учитель! Сейчас у меня к тебе просьба. Пожалуйста, проголосуй за Мигдала. В приближающихся выборах он будет баллотироваться в академики. Он достаточно талантлив, он должен стать академиком.
— Чук, я не могу тебе отказать. Я проголосую за Мигдала. Его талант этого стоит, хотя наука понесёт ущерб. Он разленится и может бросить работать. Даю тебе слово: голосую за Мигдала по твоей, Чук, просьбе.
Перед очередными выборами физики зачастили к Дау. Пришёл и Мигдал вместе с Артюшей Алиханьяном. К Артюше Дау ещё со студенческих ленинградских лет, по-моему, питал очень тёплые чувства.
А после войны они стали просто неразлучными друзьями. Очень часто я, Дау в компании с Артюшей посещали кино, рестораны, встречались по-дружески.
Приходу Артюши Дау очень обрадовался. А Аркадию сказал: «Миг, я голосую за вас. Умирающий Чук просил меня об этом. Я отдаю дань вашему таланту, но боюсь, что причиню ущерб науке».
Как-то, наконец, пришёл и Женька. Я так боялась, что вдруг Дау его выгонит. Но Дау поднялся, ни слова не говоря, пошёл в туалет.
Дау не спешил к Женьке. Выйдя из туалета, он прошёл ещё в физкультурный кабинет, сделал несколько упражнений, мне казалось, он не хочет разговаривать с Женькой.
Не успел Дау лечь в постель, вбежал Шурка Шальников. — Дау, знаешь, Женю наш учёный совет выдвинул в членкоры. Ты будешь за него голосовать?
— Женьку в членкоры? — удивлённо протянул Дау. — Ну, конечно, нет!
Женька красный, как ошпаренный рак, выскочил вон.
— Удивительно, почему со мной не посоветовались. Я очень хочу провести в членкоры на этих выборах Халатникова. А Женька — он ведь не физик.
