Александр Михайлов - Маяковский

Однако так кажется лишь поверхностному взгляду. Деловая лексика не должна вводить в заблуждение относительно взгляда Маяковского на поэзию, не должна и не может принизить значительности, высокого общественного и поэтического смысла стихотворения.

Деликатно разъясняя фининспектору «явление рифмы», поэт не забывает сказать, что его цель - не какое-нибудь «лампа-дрица-ца» к слову «отца», а «рифмы, чтоб враз убивали нацелясь», рифмы, которых и осталось-то, может быть, «пяток» и которые находятся с великими усилиями.

«Труд мой любому труду родствен», - утверждает Маяковский. Но вместе с тем он отнюдь не склонен преуменьшать значение и результаты этого труда, он сознает себя не только «слугой» народа, но и его «водителем». Ни больше ни меньше.

И вот эта роль - выразителя силы и воли класса, «слуги» его и «водителя», «двигателя пера» - эта роль необычайно трудна. «Машину души с годами изнашиваешь», - уже внешне спокойно объясняет Маяковский, продолжая свой диалог не как поэт с фининспектором, а как человек с человеком. «Все меньше любится, все меньше дерзается...» - и дальше с еще большей проникновенностью - насчет «амортизации сердца и души».

Деловой разговор о налогах, заработках и расходах переместился в такую личную сферу, когда делаются самые сокровенные признания. Признания, естественно, не только фининспектору, ведь это уже разговор человека с человеком, поэта - с читателем. И только просьба поэта подвести его «посмертный баланс» снова возвращает нас к начальной теме разговора. Отсюда начинается патетическая концовка стихотворения, замечательные строки о поэте, как «должнике вселенной», которые часто цитируются, о личных «долгах» Маяковского перед «Бродвейской лампионией», перед «небесами» грузинского села Багдады, перед Красной Армией и «перед вишнями Японии» - словом, «перед всем, про что не успел написать».

А в обращении к фининспектору интонация убеждения сменяется интонацией повелительной, интонацией требовательной: «...высчитав действие стихов, разложите заработок мой на триста лет!» Патетика финала достигает высшей точки в страстном утверждении: «И сегодня рифма поэта - ласка и лозунг, и штык, и кнут».

Не слишком ли высокая нота для концовки стихотворения, где шел деловой разговор, разговор о налогах, тарифах, балансах и т. д.? Пожалуй - да. И Маяковский снова вводит стихотворение в полемическое русло, он - последнею строфой - выпускает жало иронии: если вы считаете поэзию несерьезным делом, игрой, пользованием «чужими словесами», то - «вот вам, товарищи, мое стило, и можете писать сами!»

«Товарищи» - это не к одним фининспекторам, это и к тем, кто прочтет в стихотворении только о налогах и тарифах, о заработках и расходах и больше ничего. Мол, вам это кажется недостойным поэта, слишком бытовым, меркантильным делом? Так, может, и поэзия - явление такое же заурядное? И если кто так думает, то, пожалуйста, попробуйте сами, я не возражаю.

Маяковский считал, что стихотворение «Разговор с фининспектором о поэзии» посвящено «ощущению квалификации», но содержание его выходит за эти рамки. Однако «ощущение квалификации» нашло выражение в ярких пластических, навсегда запоминающихся образах.

«Разговор с фининспектором о поэзии» «технологической» сутью смыкается со статьей «Как делать стихи?». В начале ее Маяковский говорит о том, что ему не раз приходилось на различных диспутах «если не разбивать, то хотя бы дискредитировать старую поэтику». Это вызывало недоумение и критику:

- Вы только разрушаете и ничего не создаете! Старые учебники плохи, а где новые? Дайте нам правила вашей поэтики! Дайте учебники!

Понимая, что халтурщиков, дельцов и пролаз никакими учебниками не сделаешь поэтами, что «наставления» по писанию стихов и прозы - полная чушь, Маяковский решил поделиться своим опытом «делания» стихов как практик.

Его возмущала книга Г. Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы»: это все равно, как если бы ЦК швейников издал трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка.

- Зачем нужна такая затхлая книга? - негодовал он. - По моему мнению, это сюсюканье интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки.

Нелепостью метафоры Маяковский подчеркивал нелепость книги - пособия по написанию стихов и прозы.

Полемика с Шенгели приобрела резкий характер. В правдинской аудитории, где поэт выступал перед рабкорами, не все были согласны с критикой книги, а Маяковский, распаляясь, потрясая книгой, говорил, что это - шарлатанское предприятие, и вычитывал из нее наиболее одиозные места в доказательство.

Шенгели, не рискуя вступать в полемику с Маяковским по существу своей книги, наносил удары обидчику в докладах, специально посвященных творчеству поэта. Затем он выпустил брошюру «Маяковский во весь рост».

Брошюра Шенгели, как человека в общем эрудированного, отнюдь не постороннего литературе, была в высшей степени пристрастной, содержавшей в себе резкие, даже грубые и абсолютно необоснованные нападки на Маяковского, откровенную брань. Чувство мести возобладало над разумом. Шенгели стремился во что бы то ни стало опорочить поэта, не подозревая, что он кладет голову в пасть льва.

«Приговор», который произнес Маяковскому Шенгели в брошюрке, изданной на собственные средства, но под маркой издательства Всероссийского союза поэтов, гласил:

«Бедный идеями, обладающий суженным кругозором, ипохондричный, неврастенический, слабый мастер, - он вне всяких сомнений стоит ниже своей эпохи, и эпоха, отвернется от него».

И это написано о Маяковском в 1927 году, когда поэт был в расцвете сил, когда завершил свое великое творение - поэму «Хорошо!».

На одном из докладов, прочитанных в Академия художественных наук, с Шенгели вступил в полемику профессор Сакулин и решительно разбил все построения докладчика, так что, по отчету «Вечерней Москвы», Маяковский «был возрожден в полном блеске», и газетный отчет назывался так: «Поверженный и возрожденный Маяковский». В аудитории были еще желающие скрестить мечи с докладчиком, но только позднее время не позволило продолжать полемику.

«Лев» не заставил себя долго ждать, ответ прозвучал в стихотворении «Моя речь на показательном процессе по случаю возможного скандала с лекциями профессора Шенгели». Но здесь Маяковский придает полемике широкий общественный характер, уходя от специфических литературных вопросов, здесь ставится вопрос о воспитании молодежи, о воспитании личности.

А статью - в отличие от Шенгели - поэт сориентировал на современность. Но вкупе - в стихах и выступлениях - Маяковский нанес по Шенгели такой силы удар, что почтенный ученый надолго стал предметом издевательских реплик и насмешек в литературной среде, почти нарицательным типом.