Что думают гении. Говорим о важном с теми, кто изменил мир - Алекс Белл
– То есть Войны в заливе не было в иносказательном смысле? Вместо нее весь мир видел красочное телешоу, из-за которого все во многом и было задумано. И это телешоу не имеет отношения к кровавой жестокой реальности того, что на самом деле происходило в аравийской пустыне?
– К сожалению, западная демократия, свобода мнений и высказываний, всегда работает только на сторону Запада. На прочие народы, цивилизации, их культурные ценности и все иные точки зрения законы западной демократии не распространяются. Об ином взгляде на мир не принято говорить вслух, это дурной тон. Ведь мы по-военному сильнее, образованнее, богаче условного среднего жителя, скажем, Ирака, Йемена или Эфиопии. Поэтому абсолютно все, что мы делаем, – правильно, служит делу мира и добра. А когда кто-то нам сопротивляется – это, разумеется, зло в его чистейшем виде. Или даже терроризм. Да, мы, Запад, только так всегда и рассуждаем. Вся история, от средневековых крестовых походов до Войны в заливе, к сожалению, это убедительно доказывает.
– Теперь я понимаю, почему вас не любит официальная пресса и не приглашают на телевидение. Я постараюсь донести до нашей аудитории ваши идеи. Если редакция канала мне разрешит, конечно.
Жан Бодрийяр лишь скептически усмехнулся и напоследок пожелал мне удачи.
Однако при этом он не возражал, чтобы я оплатил наш с ним превосходный дорогой ужин с чаевыми целиком за счет столь нелюбимого им телеканала CNN.
На следующий день из Парижа я направился в Нью-Йорк, доставив себе большое удовольствие полетом на сверхзвуковом самолете Concorde. Этот самолет, несомненно, обогнал свое время. Он развивал скорость в две с половиной тысячи километров в час, поднимаясь на высоту двадцать километров. Из иллюминатора «Конкорда» можно было видеть закругленность поверхности земного шара. К сожалению, в коммерческом отношении самолет себя не оправдывал. Несмотря на очень дорогие билеты, стоимость топлива, которое сжигалось им в огромных количествах, делало его нерентабельным все годы его эксплуатации. Убытки (а также невыносимый грохот при взлете в прилегающих к аэропортам городках) на рубеже веков вынудили авиакомпании отказаться от этого чуда техники. Но в 1991-м мне ничто не мешало преодолеть расстояние от Парижа до Нью-Йорка за три с половиной часа вместо обычных восьми. Столь быстрый трансатлантический перелет казался чудом: при желании и средствах можно было улететь из Франции в Америку по делам утром и вернуться тем же вечером. Моими самыми яркими воспоминаниями о полете была сумасшедшая сила ускорения при взлете, вдавившая пассажиров в кресла, словно на американских горках, а также модельной внешности длинноногие блондинки-стюардессы, с ослепительными улыбками разносившие бокалы с дорогим шампанским в неограниченном количестве.
Вечер во всегда бурлящем Нью-Йорке, городе, который никогда не спит, подарил яркие впечатления. Каменные джунгли Манхэттена, расчерченные под линейку улицы, полные неистово сигналящих желтых такси, среди спешащих толп служащих в тогда еще обязательных для офисов деловых костюмах и галстуках. В 1991-м атмосфера, энергия оптимизма и всеобщего американского благополучия витала в воздухе улиц Нью-Йорка, как мне показалось, куда более явно, чем в весьма сложном XXI веке. Почти отовсюду были видные легендарные башни-близнецы ВТЦ, символ великого города, которые, как тогда казалось, взмыли в небо над Манхэттеном навечно.
Мой рейс в Сан-Франциско вылетал утром. Мне предстояло встретиться с одним из самых молодых из героев этой книги: в ту осень ему было всего тридцать шесть. Но уже лет десять он был одной из главных знаменитостей Америки. Чем бы ни занимался этот человек в своей жизни, окружающие делились на два почти равных лагеря: тех, кто его обожал, и тех, кто его не мог терпеть; тех, кто считал его величайшим гением эпохи, сопоставимым с Аристотелем или Эдисоном; и тех, кто был уверен, что это дутая личность, весь талант которого заключался в умелом копировании чужих изобретений, идей и беззастенчивом присвоении коллективных заслуг множества других, возможно, куда более достойных людей.
Но, как бы то ни было, вклад этого человека в облик современного мира оказался очень заметным.
Судьба этого человека (его звали Стив Джобс) была необычной еще до момента его рождения. Его родителями были колоритный торговец из Сирии и американская студентка. Гены явно повлияли на его характер: при симпатичной и вполне западной внешности в нем всегда была некая восточная загадка, недосказанность, мощная страсть к жизни и взрывной темперамент. Его родители решили расстаться во время беременности, договорились о его усыновлении богатой парой. Но в момент его рождения те внезапно передумали, и малыша срочно отдали в скромную семью Джобсов. Его приемный отец был небогатым, но талантливым, увлеченным делом инженером. Стиву повезло: его воспитывали с большой любовью, свои сбережения приемные родители отдали на его элитное образование. Стив в юности (это был конец 60-х, эпоха хиппи) увлекался всем на свете: от новинок техники до рок-музыки и восточной философии. Его кумирами всю жизнь были участники группы The Beatles (музыку которой он считал совершенной) и Боб Дилан (здесь его очаровывала глубокая поэзия, тексты). Как и многие «дети цветов», юный Стив нередко экспериментировал с запрещенными веществами (особенно галлюциногенами), то и дело менял случайных подружек (вообще всю жизнь он был дамским любимцем). Поступив в университет, он через пару лет бросил его, отправившись на полгода в поездку по Индии, где искал духовного просветления у йогов, а также увлекся на всю жизнь философией дзен-буддизма.
Так же как судьбу мировой поп-музыки во многом определило случайное знакомство юных Леннона и Маккартни, живших в одном квартале в Ливерпуле 1950-х, так и историю компьютерных технологий во многом создало знакомство двух подростков по имени Стив: Джобса и Возняка, живших на одной улице в городке Купертино под Сан-Франциско в начале 1970-х. Более разных людей было трудно себе представить. Красавчик Джобс со множеством интересов, общительный, уверенный в себе и своей будущей счастливой яркой судьбе, и тихий стеснительный увалень Возняк, не знавший в жизни ничего, кроме приборов и механизмов, которые он с детства мастерил своими руками. Но они буквально полюбили и идеально дополняли друг друга. Джобс хорошо разбирался в технике, но не умел программировать и мало что делал руками. Возняк был невероятным техническим гением. Он мог в два счета разобраться в любом сложнейшем механизме, а затем сделать такой же, но более простой, дешевый и лучше работающий. Возняк со временем стал также и одним из величайших программистов в истории. Но без Джобса он едва ли вообще до пенсии вышел бы из своего гаража, не говоря уже о построении всемирной корпорации.
Первым изобретением двух парней стало нечто незаконное. Они сделали прибор, позволявший подключаться к телефонной сети и звонить в любое место мира бесплатно (тогда международные звонки были очень дороги). Идея прибора и система
