и в течение первых семи лет прожил с нею вместе, а теперь вот уже три года живу с нею в разлуке. Жизнь свою до ее отъезда от меня я считаю счастливою, и хотя это счастье нарушалось периодически вспыхивавшими ссорами, но, любя ее, я никогда не высказывал ропота на свою жизнь ни ей лично, ни кому-либо из знавших нас, – что, без сомнения, подтвердится и ею самою. Причиною ссор служила ее постоянная подозрительность и ревность, никогда не высказывавшаяся ясно и с первого же начала, но разражавшаяся гневными вспышками, следовавшими одна за другой, приблизительно через промежутки времени месяца в 2–3, в течение которых она бывала со мною хороша и ласкова. По причине ее постоянной затаенности я никогда не в силах был предвидеть ни времени, ни точного предмета наступающей ссоры, и первый год нашей брачной жизни даже не понимал, что причиною служит именно ревность. Как муж и любя ее, я видел болезненное сложение ее характера, постоянно как бы встревоженного, чего-то ищущего и никогда не способного удовлетвориться обыкновенною будничною жизнью. Значительная разница наших лет (она лет на 15 старше меня) все-таки была недостаточна, чтобы объяснить эту подозрительность и ничем не успокаиваемую ревнивость; позднее (в 1886 году) городовой врач города Брянска, г. Денисенко, имевший случай свидетельствовать ее по причине одного заболевания, объяснил мне, что она нервопатична, и это находится в связи с некоторыми болезненными уклонениями у нее в системе женских органов; тоже относительно нервопатического ее сложения всегда утверждал и другой брянский врач, Д. Д. Кучинский, семейство которого было хорошо знакомо с нами. Видя ее скорее несчастною, чем виновною в происходящих ссорах, во время их я всегда был уступчив, соглашался со всеми ее требованиями, и, вероятно, она сама не откажется подтвердить, что в течение семи лет не слышала от меня ни одного бранного слова или грубого в чем-нибудь отказа. Однако, несмотря на все меры, ее вспышки принимали все более и более резкую форму и наконец окончились отъездом летом 1887 года; в то же лето, сам близкий к душевному заболеванию, я перепросился перевести меня куда-нибудь по службе из Брянска. Переехав в Елец, я написал ей отсюда просьбу вернуться ко мне, надеясь, что перемена места освежит ее и улучшит нашу жизнь; но она ответила мне требованием вида на отдельное жительство. Все знакомые нам семейства в Брянске, из которых назову И. И. Пенкина, В. И. Попова, Д. И. Плюшинского и судебного следователя С. М. Смирнова, жившего в одном с нами доме, – не откажутся подтвердить, сколько я мучился ее отъездом, как обещал ей в письмах сделать решительно все, чего она пожелает, лишь бы она вернулась ко мне. Множество ее писем ко мне, из которых одно, посланное от меня и возвращенное ею с написанною поперек моих строк гневною бранью, – подтвердят то же самое. Любя и жалея ее, я не хотел, чтобы она скиталась по разным городам, и по истечению первого года нашей разлуки, который она провела в городе Калуге, отказался возобновить ей вид на жительство, пока она не вернулась к отцу. Ее отец, не прекращавший со мною переписки и по ее отъезду, в декабре 1889 года в письме, у меня хранящемся, выражая сожаление о моем одиноком положении, говорит, объясняя его, что и ему самому трудно жить с дочерью, и он думает, на седьмом десятке лет, перейти из своего дома в богадельню. Ныне, когда он помер, мне было бы тяжело видеть свою жену опять бесприютно скитающеюся из места в место, и я хотел бы, чтобы она вернулась ко мне. Дать согласие на право отдельного от меня жительства я ей не могу, потому что, зная ее характер, ничем кроме гибели для нее от этого не предвижу. Сверх того, это равнялось бы расторжению нашего брака, а я еще питаю надежду, что она успокоится раньше или позже и мы вновь будем жить мирно и счастливо.
Преподаватель Елецкой гимназии
В. Розанов.
ОР РГБ. Ф. 249. Карт. 5. Д. 5.
…Я так удивилась, когда узнала, что Вы уехали. Я боюсь, что Вы растратите Ваше состояние, так нельзя, имея весьма малый капитал. Не давайте денег взаймы никому, прошу Вас. Ваши деньги у меня целы, но я безвинно перед Вами виновата. Я не заплатила Вам процентов, а теперь у меня нет ни гроша. Я больна, лечусь, и это дорого стоит… Поверьте, что это меня мучит, и я при первой возможности заплачу.
…Не знаю, не выберете ли Вы время, не приедете ли ко мне в Калугу, хотя на 2–3 недели… Сего 20 декабря Варшава 1890 года
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
12 февраля 1891. Варшава
Милая Полинька, пишу два слова. Сейчас получила немного денег и посылаю Вам 50 р. с. Как получу еще, пришлю Вам еще. Извините, ради Бога, что я ввела Вас в затруднение. Вы знаете, я не желала, и не от эгоизма, что о Вас не думала. Целую Вас, милая. Мне писать некогда…
Надеюсь, что весной мы увидимся. До свидания. Не забывайте, что если муж не даст Вам вида, то Вы обратитесь ко мне. Я могу просить Баранова и в Петербурге.
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
…Милая Полинька. Спешу отвечать Вам, что я буду чрезвычайно рада Вас видеть и Вы можете остановиться у меня, но спешите приехать, ибо я в Вербное Воскресенье уезжаю в Варшаву к дочери на целое лето.
…Сердечно буду рада Вас видеть,
Сего 21 марта Москва [1891]
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
Милая Полинька!.. Я решила на осень и часть зимы ехать за границу, сперва в Швейцарию к моей приятельнице, а потом в Ниццу. Я желаю ехать в начале октября. Я не могу, по нездоровью и отчасти тоске, ехать одна. Мне надо добрую особу и хорошую спутницу – друга. Лучше Вас мне никого не надо. Я могу уплатить половину дороги и половину жизни в гостинице и пансионах. Не можете ли Вы ехать со мной? Отвечайте мне. Я буду ждать Вашего ответа, ибо весьма бы желала ехать только с Вами, так как Варенька Нов[осильцева] ехать не может…
10 сентября Москва [1891]
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
21 сентября. Москва
